А он торопливо зашагал обратно, где смешавшиеся пары принялись строить какой-то сложный многослойный круг.
– Это что они там затевают? – спросил я.
– Сиртаки, – небрежно ответила она.
Я не понял, но не стал уточнять. Сиртаки так сиртаки…
– А ты что же отлыниваешь?
– Туфли новые сдуру надела, – огорчённо призналась она. – Теперь как русалочка – хожу по ножам. А вы почему ни разу не присоединились?
– Я не умею.
– Не верю. Серёжка наконец раскололся. Я уж и так и этак… Вы, оказывается, дипломат.
– Ну, вроде того. Средней руки.
– Так вас разве не учат специально танцам? У дипломатов же всякие там… рауты, торжественные приёмы… балы, наверное…
Я вспомнил самодовольное лошадиное рыло Риббентропа. Не позже чем в среду мне предстояло если и не беседовать с ним, то, не исключено, обмениваться протокольными рукопожатиями после деловой встречи с шефом восточноевропейской референтуры экономического отдела германского МИДа Карлом Шнурре. Позвольте на тур вальса, херр рейхсминистр? Натюрлихь, херр советише комиссар!
– Тех, кто должен тамошних дам окучивать, может, и учат. А я – так… Рабочий осёл.
– Почему осёл? – удивилась она.
Я сделал широкий жест в сторону сцены.
– И кричит, и трубит он – отрадно, что идёт налегке хоть назад.
Она засмеялась.
– А! – понимающе сказала она. – Из Блока!
– Точно! – Я хлопнул себя по лбу. – Блок. Я всё никак вспомнить не мог. Помню – смешная такая такелажная фамилия…
Она посмотрела на меня недоверчиво и пытливо, словно хотела удостовериться, что я не придуриваюсь. Потом сказала:
– Ну, тогда я буду та, что круженьем и пеньем зовёт.
Легко поднявшись, она выгнулась стрункой и красиво вскинула обнажённые руки – точно две скрестившиеся лебединые шеи вытянулись над нею. Крутнулась на месте, изящная и гибкая; размашисто полыхнуло платье, волосы вздулись широким чёрным пропеллером.
– Да перестань! – испугался я. – У тебя же туфли жмут!
– Чтобы порадовать усталого осла, чего не сделаешь, – ответила она, садясь. – На какие только жертвы не пойдёшь… Хотите кусочек сахару?
Я погрозил ей пальцем. Молча. Горло перехватило.
– А спою как-нибудь потом. Тут и без меня певунов хватает, вон, опять готовятся… Вы лучше скажите мне вот что. Раз вы дипломат. Что у нас в дипломатии творится? Мой папа говорит, мы опять пережимаем. У всей Европы с Гитлером вполне приличные отношения, и только мы задираемся. Плохой, плохой… Вконец затравили беднягу. В конце концов, это дело германского народа. Они там пусть и разбираются. Нельзя же так! У нас у самих-то что, проблем уже не осталось? Чем кумушек считать, трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться!
