Но было ли это приставанием?
Всегда кто-то стоит или сидит рядом с кем-то. Иначе быть не может, когда люди собираются вместе. Им хочется поговорить, поспорить или просто вместе послушать других. Мета и Ингар были, как говорится, из одного оркестра. Стоило сесть на скамью академии, как тотчас к ним вернулся студенческий задор. Обоих словно кто-то под мышками щекотал. Словно то были не глава семейства и не мать двух детей, жена солидного мужа. В дни усовершенствования сидели рядом озорники, мастера на всевозможные розыгрыши. Шумные, смешливые. Сыпали остроумными репликами, задавали наивные вопросы со столь серьезной миной на лице, что остальные покатывались со смеху.
В каждом человеке сидит озорник. В ином — затаившись, как мышка в норке, пока раз! — и не вышмыгнет. Ингара в студенческие годы озорство загнало на столб. В центре города в вечерний час, когда по тротуарам еще прогуливаются люди. Ингар обещал товарищам по общежитию, что в течение десяти минут будет приветствовать каждого прохожего, сидя верхом на фонаре. Пятеро гуляющих закинули голову и прибавили шаг. Шестым оказался проректор академии. Поднял шляпу и любезно ответил на приветствие. Прошло всего восемь минут. Верхолаз сполз со столба и стал ждать, что принесет ему день грядущий. Проректор хранил молчание. Заговорил он только на выпускном вечере за столом:
— Приятно сознавать, что студенты оказывают преподавателям знаки уважения в любой ситуации, даже будучи выше профессорской шляпы.
Проректор лишь повернул свою шею в сторону Ингара. Но все вспомнили и поняли.
Восхождение на столб легло в золотой фонд студенческих шалостей. А профессорский жест — в собрание анекдотов о преподавателях: «…а профессор поднял шляпу и сказал «здрасьте!».
Мета в фонде студенческой классики ничего не оставила. Девичье обаяние туда не зачисляют. Хотя им, смеющимся и дразнящим, можно было бы наговорить тысячи благодарностей. За то, что дарили хорошее настроение, когда небо заволакивало тучами.
Мета и Ингар на курсах являли собой идеальное содружество. Никакого соблазна приближаться к рубежу, за которым подстерегает опасность. Они дурачились. И в этом отношении прав был старый приятель:
— Твоя словно с цепи сорвалась.
Понимай, как хочешь. Муж, у которого жены нет дома целую неделю, может додуматься черт знает до чего.
Не исключено, что приятель вовсе не хотел подпускать Аусеклису шпильку и не мстил Мете за отказ. Он лишь попытался в двух словах передать царившее в академии настроение, когда собираются вместе выпускники разных лет, чтобы на скамье родной альма-матер расслабиться и тряхнуть стариной.
