— Месьё виконт Морарский!
И вот в таком виде я появляюсь на сцене. Вместо предусмотренных текстом пьесы восторженных возгласов «Ах!..» я был встречен хихиканьем — этаким смешком, который эхом отозвался в зале. И тут я сконфузился, пришёл в такое смущение, что вместо того, чтобы сказать:
— Воистину, дамы…
Произнёс:
— Воистину, хамы!..
Куртелин, Фейдо, Тристан Бернар — вы уж простите меня великодушно, почтенные мэтры, — но вам никогда не удавалось так рассмешить публику, как мне в тот вечер своих коллег.
Что же до пресловутой фразы: «Не знаю, как благодарить вас за столь сердечный приём…», то я её не пробормотал, и даже не промямлил, нет, я её прожевал, точно рот у меня был полон настоящей жидкой каши. Короче, было такое впечатление, будто я говорю на каком-то неведомом наречии, но в любом случае явно африканского происхождения. Тогда в зале произошло то, что и должно было случиться по логике вещей, что всегда происходит в подобных случаях: сперва по публике пробежал искренний смех, который тут же внезапно сменился обычным свистом и шиканьем.
Я чувствовал себя растерянным, потерянным, на краю отчаянья.
В антракте Эдмон Се, Андре Пикар и другие друзья явились ко мне в уборную сказать, что не пристало актёру впадать в такой мандраж перед выходом на сцену, и как было глупо с моей стороны принимать вещи настолько всерьёз. Их приветливые слова и мудрые советы придали мне немного куражу.
Что произошло во втором акте? Скорей всего, ничего особенного, ибо у меня не осталось об этом ни малейших воспоминаний. Но зато в третьем акте масштаб бедствия превзошёл все мои опасения. Я был на сцене, сидел. Мне нужно было подняться со стула, кинуться к окну, распахнуть это самое окно, выглянуть из него наружу, потом, обернувшись, воскликнуть: «Гляньте, у дверей замка только что остановился экипаж!»
С начала акта я уже успел приятно удивить зрителей, произнеся несколько реплик вполне внятно и без всякой каши во рту. Я и сам почувствовал, как ко мне мало-помалу возвращается уверенность в себе. Я заметил, как во всех моих жестах сквозила этакая неизвестно откуда взявшаяся раскованность, которая позволяла предвидеть благополучное завершение акта.
Ах, мне и в голову не могло прийти, какая меня подстерегала неожиданная беда. Когда настал момент устремиться к окну, распахнуть его и высунуться наружу, я решительно взялся за дело. Но увы! Откуда мне было знать, что декорация прикреплена прямо к стене? В результате я сильно ударился головой об означенную стенку. Отпрянув назад, зацепился ногой за ковёр — и растянулся во весь рост!
