Звуки пронзают весь дом, бьют по нервам.
— Да иду же, — бурчу я, прыгая вниз по ступенькам.
Смотрю в глазок, недоумевая, кому это так приспичило.
Плечи опускаются, и я прижимаюсь лбом к белой блестящей двери.
— Прекрати пялиться, Элизабет. Открывай.
Я тяну дверь на себя.
— Дорогая. — Мама целует меня в щеку и заходит в дом, бросив краткий взгляд на мое настенное художество.
— На улице моросит.
Она пристраивает длинный кислотно-розовый зонтик на вешалку рядом с крикетной битой Адама.
— Откуда ты здесь взялась? — спрашиваю я.
— Мне позвонила Мег. — Она приподымает маленький ранец. — Пришла сделать тебе маникюр.
Я теряю дар речи, а мама уже шуршит пакетами, раскладывая что-то на обеденном столе.
Встаю в дверях гостиной, испытывая нервное и злое возбуждение, гадая, что могла наговорить бабушке Мег.
— Мне не нужен маникюр, я… — Пытаюсь подобрать слова поточнее, но безуспешно: «Пожалуйста, уйди, мам. Мне нужно писать песню, которую номинируют на «Оскар». Я не хочу рассказывать тебе, что творится в моей жизни. Давай я буду по телефону делать вид, что все в порядке? Уезжай в свой Котсуолд, а?»
— Открой вино, Элизабет, я с ночевкой. — Ее гранитно-серые глаза ловят мой взгляд; брови приподняты, будто мать говорит мне: «Ну, давай, попробуй, расскажи, как страшно занята».
Она молча продолжает расставлять на столе крохотные разноцветные бутылочки.
Меня бросил муж; я провожу все время в студии и старательно убеждаю себя, что смогу песнями заработать на достойную жизнь. Однако, похоже, — я смотрю на собственные ногти, — что маникюр куда важнее всей этой ерунды.
— Сейчас принесу.
Иду к холодильнику, надеясь, что мать за мной не последует. Выясняется, что в доме из еды — одни чипсы. В техническом количестве. Хотя вот, есть еще тушеная говядина, о которой я напрочь забыла.
Сильвия принесла. Мысленно говорю ей спасибо.
Наполнив два бокала, ставлю их на обеденный стол и сажусь. Мать стоит у французского окна. По стеклу стекают ручейки дождя.
— Тебе надо заняться садом, — объявляет она, скрестив руки на груди.
Значит, Мег наговорила достаточно.
— Я собиралась тебе рассказать..
— Интересно, когда? — Она не отводит взгляда от лужайки.
Пожимаю плечами:
— Когда почувствую, что могу об этом говорить.
В саду носятся среди мокрой травы дети Сильвии, их крики наполняют комнату. Я уставилась на старое пятно от кофейной чашки на ореховом обеденном столе. Мать садится, подносит ко рту бокал, и я с удивлением и ужасом вижу на ее глазах слезы. Она достает из пластикового пакетика дезинфицирующую салфетку, наклоняется и берет мою руку в ладони, начинает протирать ее осторожно и нежно.
