— При всем моем желании доставить вам удовольствие я не в состоянии признать несуществующее.
— Вы называете это несуществующим, потому что не хотели бы, чтобы оно существовало. Я отлично понимаю, что вы предпочли бы вернуться к началу своей операции и не для того, чтобы воскресить Асенова, а для того, чтобы повторить ее начисто, на сей раз без орфографических ошибок и промахов. Но, к вашему несчастью, возврата нет. Что сделано, то сделано. Все ваши глупости — налицо. Не говоря уже о самой большой глупости — глупости вашего образа жизни, которая и довела вас до этого преступления.
— Если уж говорить об орфографических ошибках и промахах, то их очень много в избранной вами версии, — замечает Филипп, не обращая внимания на мою последнюю фразу.
— Вовсе нет. Я только регистрирую ваши собственные. Как, например, дача снотворного Асенову.
— Я что-то перестал следить за ходом ваших мыслей, — нагло отвечает Манев. — Не понимаю, о чем вы говорите.
— Напротив, для вас это яснее ясного по той простой причине, что вы сами инструктировали Магду, что делать и как делать.
— Я действительно не понимаю, — продолжает притворяться Филипп.
— Магда почему-то утверждает обратное. Вы заставили ее тайно налить Асенову снотворное. И ее показания налицо — в письменной форме и достаточно разборчивые.
— Мне известно, что нарушителей, подобных Магде, — ваших старых клиентов вы легко можете заставить написать все, что вам потребуется. И больше того, у Магды на меня зуб.
— Вы окружены людьми, которые без всяких к тому оснований ненавидят вас, Манев. Вы из кожи лезете, осыпая их благодеяниями и мудрыми советами, а они… У меня такое ощущение, что даже собственный ваш брат несколько поостыл к вам. Не говоря уже о Доуе. Что же касается моего «нажима» на Магду, приберегите эту клевету для суда.
Филипп молчит, глядя без цели куда-то за мое плечо. Я чувствую, что он испытывает острую необходимость остаться наедине с собой, продумать заново мои обвинения, определить истинную цену улик, которыми я располагаю. В таком случае не повредит, если я преподнесу ему добавочную порцию.
Гашу в пепельнице очередную сигарету и пристально вглядываюсь в лицо мужчины, сидящего напротив:
— Вы все еще стараетесь держаться спокойно, Манев, но не вследствие силы вашего характера, а вследствие вашей убежденности в том, что у меня пока нет против вас ничего серьезного. Вы продолжаете верить в неуязвимость вашей комбинации. Но ваша комбинация не неуязвима, между прочим, и потому, что в ней участвуете не только вы. И ваша судьба теперь зависит не от вас. Ее держит в своих руках другой человек. Этот человек сейчас на свободе и у вас нет ни малейшей возможности войти в контакт с ним, повлиять на него или, если понадобится, убрать его. Вот этот самый человек, Манев, и решит вашу судьбу.
