— Давай.
Он шумно отодвинул табурет и тяжело сел, положив перед собой руки. Ладони были обветренными, под ногтями — черная кайма.
— Хоть бы руки вымыл, — буркнула Таня, торопливо допивая чай.
Генка поднял голову. Его глаза были похожи на маленькие зеркальца, холодные и потускневшие от времени. Таня целый день готовила себя к встрече с отчимом, репетировала надменный, полный презрения взгляд. Но ее приготовления оказались напрасными. Генка, казалось, ничего вокруг себя не замечал. Отчим выглядел каким-то помятым, его обычно прямая спина сейчас была сутулой, как у старика, под подбородком образовалась складка.
— Ты это че как пришибленный? — Мать даже остановилась, не донеся до стола тарелку, наполненную макаронами. — И не пьяный. У тебя ж вроде выходной. Че случилось, колись.
— В Чечню посылают, — как-то слишком спокойно сказал отчим.
— Бля… — Мать от неожиданности чуть не выронила тарелку из рук. — На сколько?
Она осторожно опустилась на шаткий стул с треснувшей ножкой и поставила тарелку перед собой.
— Три месяца. — Отчим пододвинул тарелку к себе и сосредоточенно стал нанизывать макаронины на вилку.
— Вытерплю, — сказала мать и, нашарив в фартуке пачку, вынула сигарету.
— Погодь, не дыми, дай поесть, — остановил ее Генка.
Мать с сожалением сунула сигарету за ухо.
— Эй, Танька, нарежь колбасы мужику, — сказала она в спину уходящей дочери.
Таня вернулась, открыла холодильник, достала круг «чайной» колбасы. Она старалась хранить на лице бесстрастное выражение, но глаза ее выдали.
— Че лыбишься, стерва, — закричала мать. — Мне без мужика три месяца куковать, а ей — радость на чужое горе.
Таня выскользнула из кухни. Душа ее пела. Баба Софа часто повторяла: утро вечера мудренее. А тут целых три месяца на раздумье!
Но раздумывать ей не пришлось.
…Как-то, ужиная перед телевизором, в сводке новостей она услышала, что отряд милиции из их города попал под обстрел, и около десяти человек погибли. Кусок застрял в горле. Она почему-то была уверена, что Генка был среди них. Матери она тогда ничего не сказала, но буквально через неделю, вернувшись вечером с курсов, застала мать в сильном подпитии. Таня попыталась было юркнуть в свою комнату, но мать ее заметила.
— Вернулась, б… Подь сюда!
Таня нехотя повесила сумку на спинку стула и села напротив матери. На столе стояла на треть опустошенная бутылка водки. Перед матерью — пустая стопка, а чуть поодаль — полная, накрытая сверху куском черного хлеба.
