— Генка погиб, да? — спросила Таня, хотя уже знала ответ.
Мать подняла искривленное злобой лицо.
— Радуешься, стерва.
— Зачем ты так?.. — остановила ее Таня.
— А что, не правда?! Ты все мне поперек делаешь. Вон… вон… — Мать на некоторое время застыла, словно пытаясь что-то вспомнить. — Вон замок дурацкий на дверь повесила, запираешься!
— Если б не запиралась, Генка давно бы меня достал. Он после выпускного ко мне полез…
— Врешь! — Мать стукнула ладонью по столу так, что стопка с водкой опрокинулась, и кусок хлеба упал на пол. — На фиг ты ему, пигалица, сдалась. Генка меня любил, и трахались мы чуть ли не каждый день.
В памяти Тани всплыло рыхлое тело отчима с набрякшим от эрекции членом. Она невольно передернула плечами.
— Хватит, мама. Я в Генкиной смерти не виновата, — с трудом сдерживая раздражение, сказала Таня.
— Зря бабка меня от аборта удержала, — процедила мать сквозь зубы. — Все с тебя и пошло. Если б бабка тогда тебя к там не притащила, мать не разозлилась бы, и Ленька был бы цел! Но ты базлала, как резаная, вот мать и порезала Леньку. А теперь вот Генку ты сглазила. Я помню, как ты лыбилась, как узнала, что его в Чечню посылали.
— Что ты такое говоришь?.. — От возмущения у Тани перехватило дыхание. — Я твоего Леньку не знала даже, а Генка твой, прости уж, подонок был. Беззащитных до крови избивал, меня хотел изнасиловать. Я с выпускного пришла, а он… он…
— Не бреши! — завизжала мать. — Такого, как Генка, мне теперь ни в жисть не найти! Ты вот холодная, как лягушка, не понять тебе мово женского нутра. И опять же… — Мать грубо выругалась. — Пенсию евонную теперь жена получит, хоть и жил он со мной. Теперича ни копейки тебе не дам.
— Мне и не надо.
Таня вскочила и бросилась к себе в комнату. Противоречивые чувства раздирали ее. С одной стороны, мать правильно догадалась: Таня действительно была рада, что больше никогда не увидит лоснящееся лицо отчима, его гадкую усмешку, оценивающий холодный взгляд, не услышит мерзкой возни на скрипучей супружеской кровати. Но смерти Генке она не желала.
— Ведьма ты…
Таня подняла голову. В дверях стояла мать, держа в руке зажженную сигарету.
— Ты — ведьма, — повторила она. — Только несчастья чрез тебя.
— Неправда, — тихо сказала Таня, но мать, развернувшись, уже удалилась, бормоча проклятья себе под нос. — Неправда, — крикнула Таня ей вслед и заплакала. Ей внезапно стало холодно. Вся дрожа, она закуталась в старый, но по-прежнему мягкий шерстяной плед, которым укрывалась еще баба Софа.
