Мы вышли на главную аллею, и у меня камень с души свалился, когда я увидела поблизости церковь.
– Он такой от рождения?
– Да. – Шаги Тиш стали тяжелее, и я заметила капли пота у нее на щеках. Она остановилась и повернулась ко мне лицом. – Хотя если бы его полечили, когда он был моложе, этого бы не было так заметно. Это следствие обращения, какому он подвергался.
– А что такое?..
– Когда ему было пять лет, отец пытался утопить его в ванне. Это сведения не из полиции, но люди так говорят. К счастью, его мать вовремя подоспела, за что ей и пришлось расплатиться. – Тиш покачала головой. – Мэри Энн – его мать – была медсестра, но, я уверена, ей приходилось справляться со многим другим, что никогда так и не выплыло на свет. Один Бог знает, сколько выстрадала эта женщина и ее дети. Флойд Скотт был свирепое животное, и хотя я и знаю, что о мертвых не принято говорить плохо, но это был счастливый день, когда он умер.
– А что у него с руками? У Джимми… Это тоже… его отец?
Мы были на середине дороги между церковью и главными воротами. Тиш взглянула на церковь, как будто стараясь убедиться, что даже Бог ее не слышит.
– В каком-то смысле да. Отец Джимми был пьян и устроил пожар. Джимми пытался спасти мать и двух маленьких сестер – а ему было тогда всего пятнадцать. Вот откуда у него эти ожоги… Но мать и сестры не выжили. Конечно, это была трагедия, но в результате вышло и кое-что хорошее. Джимми выжил, и его взяла другая семья на острове. А тот сукин сын погиб.
Мы подошли к воротам.
– Это МакМахоны взяли его после пожара, верно? – спросила я, связав то, что услышала, с тем, что Джимми я встретила у могилы Адриенны.
Тиш кивнула.
– Они не были знакомы со Скоттами, но они годами брали детей под опеку. Так они в конце концов усыновили Джона и Адриенну – сначала они их опекали. А когда Джимми понадобился кров, они взяли и его. – Она вздохнула. – Я знаю, МакМахоны были к нему очень добры, но Джимми до сих пор тоскует по своей родной матери и маленьким сестрам. Он иногда почти по-настоящему верит, что они живы, и ждет, что они вернутся домой. Я думаю, ему так легче принять их отсутствие.
Оставшийся до машины путь мы прошли молча. Жара была удушающая, и атмосфера на кладбище слишком насыщена историями живых и умерших. Я села в машину и на мгновение закрыла глаза, стараясь вытеснить из памяти руки в шрамах и сломанный нос.
«Навсегда». Я слышала это слово, как будто оно звучало у меня в голове. Когда мы выезжали с парковки, я оглянулась, и передо мной промелькнули три памятника за оградой. «Любимый отец и друг». Уже когда мы отъехали и готический шпиль церкви скрылся, я поняла, что за мысль шевелилась у меня в мозгу. А где же жена и мать? Почему на надгробной плите Джеффри Фразье не было ее имени?
