Она остановилась перевести дух.
В это время дон Гаэтано обслуживал пожилого господина в макинтоше и больших очках в золоченой оправе на тонком, покрасневшем от холода носу.
Взбешенная равнодушием мужа, привыкшего к подобным сценам и преследовавшего выгоду в ущерб собственному достоинству, женщина возопила:
— Не слушайте его, сеньор! Неужели вы не видите, что это просто ворюга-макаронник?
Старый господин изумленно взглянул на разошедшуюся фурию.
— Он хочет содрать с вас двадцать песо за книгу, которая стоит четыре, — и, видя, что дон Гаэтано даже не оборачивается, крикнула с искаженным от злобы лицом, словно плюнула: — Вор! Вор! Ворюга! — выразив таким образом все свое презрение и ненависть.
— Я зайду в другой раз, — сказал старый господин, поправляя очки, и вышел, не скрывая возмущения.
Тогда донья Мария схватила книгу и с силой метнула ее в дона Гаэтано; за первой последовала вторая и третья.
Дон Гаэтано задохнулся от бешенства. Сорвав воротничок и галстук, он швырнул их в лицо жене, затем, словно его ударили обухом по голове, застыл на месте и вдруг бросился на улицу; глаза его готовы были выскочить из орбит; он остановился посреди тротуара, мотая голой бритой головой, и, раскачиваясь из стороны в сторону как безумный, растопырив руки, замычал яростно и глухо:
— Тварь!.. Тварь!.. Тва-а-арь!..
Довольная донья Мария подошла ко мне:
— Видел? Не стоит он того… подонок! Поверь, мне иногда просто хочется уйти от него, — и она заняла свое обычное место за прилавком, скрестив руки, глядя в пространство отсутствующим хищным взглядом.
И вдруг:
— Сильвио.
— Сеньора?
— Сколько он тебе должен?
— За три дня, считая сегодня.
— Возьми, — и, протягивая мне деньги, она добавила: — Не верь этому пройдохе… Как-то раз он надул страховую компанию; захоти я, он бы сейчас сидел за решеткой.
Я вернулся на кухню.
— Как по-твоему, дон Мигель?..
— Сущий ад, дон Сильвио. Что за жизнь!
Грозя кулаком небу, старик глубоко вздохнул и, склонившись над раковиной, вновь принялся за картошку.
— И к чему весь этот балаган?
— Не знаю… детей у них нет… дело в нем…
— Мигель.
— Да, сеньора.
Резкий голос приказал:
— Не надо готовить, обеда сегодня но будет. А кому не нравится, пусть поищет другую работу.
Это был последний удар. На глаза изголодавшегося старика навернулись слезы.
— Сильвио.
— Сеньора?
— Вот, возьми пятьдесят сентаво. Поешь где-нибудь, — и, завернувшись в зеленую шаль, она снова стала готовым к прыжку зверем. Две слезы медленно скатились к уголкам белых губ.
