Я знал, что он в бешенстве, но не хочет, чтобы я это знал. Ему нравилось это — заставить тебя поверить, что все обстоит прекрасно, и раз уж все должны быть счастливы, то пусть будут, если могут.
— Порядок? — спросил он.
— Порядок, — ответил я.
— Ты пока думай о хорошеньких девчонках, — сказал он и улыбнулся мне.
И пошел, чуть ли не поплелся, из магазина, оставив меня наедине с самим собой среди полок, забитых серебристыми клюшками для гольфа, и новенькими кожаными сумками, и туфлями, и коробками с мячами — среди орудий отцовского ремесла, этих неподвижных и безмолвных сокровищ.
Через двадцать минут отец вернулся; он шел быстрее, чем когда уходил. Из кармана рубахи выглядывала желтая бумажка, лицо застыло. Я сидел в кресле, в котором раньше сидел Кларенс Сноу. Отец поднял с зеленого ковра белые туфли, сунул под мышку, подошел к кассовому аппарату и стал вынимать деньги из ячеек. Негромко проговорил:
— Нам надо идти.
Он рассовывал деньги по карманам брюк.
— Он тебя выгнал? — спросил я.
— Да, выгнал.
Отец на мгновение замер, стоя возле открытой кассы, словно его слова прозвучали странно для него самого или имели какое-то другое значение. Он выглядел, как мальчишка моего возраста, который делает нечто запретное и старается сделать это вроде бы не нарочно. Но я подумал: может, Кларенс Сноу велел ему перед уходом взять себе все деньги из кассы?
— Слишком уж мы хорошо жили, наверное, — сказал он. Потом прибавил: — Посмотри вокруг, Джо. Может, тебе чего-нибудь хочется. — Он сам взглянул на клюшки, и кожаные сумки, и туфли для гольфа, свитера и прочую одежду за стеклянными витринами. Все эти веши стоили кучу денег, и отцу они очень нравились. — Бери, и дело с концом, — сказал он. — Они твои.
— Я ничего не хочу.
Отец посмотрел на меня из-за кассы.
— Ничего не хочешь? Не хочешь этого дорогого барахла?
— Нет, не хочу, — ответил я.
— У тебя хороший характер, вот в чем беда. Но пожалуй, это не слишком большая беда. — Он задвинул ящик кассы. — У невезения кислый привкус, правда?
— Да, отец, — сказал я.
— Хочешь знать, что он мне сказал?
Отец оперся ладонями на стеклянный прилавок. Он улыбнулся мне, как будто это казалось ему смешным.
— Что? — спросил я.
— Он сказал, что не требует от меня никакого ответа, но думает, что я подворовывал. Какой-то болван потерял на поле бумажник, и они не представляют, кто другой мог подобрать его. Выбор пал на меня. — Он покачал головой. — Я не вор. Ты это знаешь? Это не я.
