— До дна!
И зарычал, заглотив свою долю:
— Бабилон!
Его любимая приговорка…
— Спирт на орешках. Сильно? — объяснил он и широкой ладонью прижал к голове топорщащиеся седые кудри. — Я этой настойкой Роджера Гомеса поднимаю на ноги. А он колумбиец, у них там мафия, — Юренев изумленно моргнул. — От похмелья иногда можно избавиться.
— От трезвости тоже.
— Ты прав! — Он восхищенно моргнул, но тут же нахмурился, полез в карман: — Ты напрасно ждешь хороших рецензий, Хвощинский. Не будет тебе хороших рецензий.
Провидец…
Номер в гостинице он мог, конечно, снять и вслепую, черт с ним, но откуда ему было знать, что я действительно жду рецензий?
— Книгу читал?
— С ума сошел! Время тратить… — Юренев рылся в карманах своего измятого пиджака. — Где зажигалка?.. Я твои романы и раньше читать не мог… — Это он врал, набивая себе иену, к чему-то меня готовил. — Где зажигалка?.. В буфете оставил!.. Роджер подарил, а я оставил… У них там, в Колумбии, мафия… Спички где? — рявкнул он на меня. — Тебе платят за твои романы? Где спички?
Он обхлопал карманы, заглянул зачем-то под стол, перевернул серый пакет, так и валявшийся на тумбочке. От толчка дверца тумбочки распахнулась, и Юренев узрел припрятанную там бутылку «Тбилиси».
— Ну вот! — восхищенно выдохнул он, будто искал именно бутылку. И выставил ее на стол. — К такому коньяку… — Он жадно потянул носом. — Лимончик! — Он даже огляделся, будто пытаясь понять, где я прячу лимон. — А хороших рецензий не жди… Будут тебе рецензии, Хвощинский, но лучше бы их и не было!..
— Ты еще не академик?
Он вдруг заколыхался, как спрут:
— Академик? Зачем?.. Спички где?.. — Спички явно интересовали его больше, чем ученые звания. — Ну, Бабилон… Писатель без спичек!
Он нашел пустую коробку и разочарованно раздавил ее в огромной ладони.
Скорее машинально, я тоже полез в карман, но там ничего, конечно, не оказалось. Лишь в нагрудном пальцы мне обожгла копейка.
— Нет спичек. Кончились.
— Бабилон! — мое сообщение изумило Юренева. — Ты же толстые романы печатаешь.
— Оплачивают их не спичками.
— Да ну? — он пораженно уставился на меня, он не мог этому поверить, он меня жалел. — В буфете надо было стащить. Были в буфете спички.
— Что за страсть хапать чужое?
— Чужое? Какое чужое? Нет ничего чужого, Хвощинский.
— А что есть?
— Неупорядоченное множество случайностей… — Он изумленно моргнул. — Ни больше ни меньше. Так что лавируй, не то жизнь уйдет.
Я снова сунул пальцы в нагрудный кармашек.
