И вышел из фотобудки.
Славка, наверное, побежал бы за мной, но меня снова окружили ребята.
— С чего ты, Хвощинский, полез в историю?.. Мы твой роман читали… Диковатые у тебя герои, получишь по шее… Приходи к нам часа на три, вопросов тьма!..
Я обещал.
Я прорвался к выходу.
Кой черт меня сюда притащил? Надо было отдать фотографии Юреневу, пусть сам разбирается. Вон как виновато гнул Славка тонкую шею при одном только упоминании о Юреневе. Чего он боится? Что там произошло с Андреем Михайловичем?
Проспект был почти пуст. Все тут оставалось таким, каким я помнил. Аптека, «Академкнига», красный магазин, газетный киоск… Известно, города за два года не меняются, меняются люди…
— Ахама, хама, хама…
Я вздрогнул. Юренев меня преследует?
Что за вздорная мысль? Юренев даже не видел меня, ожидая, возможно, кого-то, бормотал про себя, перекатывал в толстых губах погасшую сигарету.
Трудно поверить, но выглядел он как с иголочки. Свежая светлая рубашка, строгий костюм. Взгляд невидящий, но вовсе не усталый, не скажешь, что человек не спал всю ночь. Лишь в легких припухлостях под глазами таилась некая неопределенная тень.
Я остановился.
Юренев очнулся. Он меня узнал. Правда, не выразил ни удовольствия, ни восхищения, как это было сегодня ночью. Напротив, тряхнул недовольно седыми кудрями.
— По утрам не звони, — сказал он незнакомым бесцветным голосом. — Не принято мне звонить по утрам.
Он так и сказал: не принято. Это меня взбесило:
— Это мне не указ.
— Да ну? — он нисколько не удивился моей вспышке.
— Почему ты ничего мне не сказал о Козмине?
— А ты спрашивал? — Юренев медленно, нагло, как-то бесцеремонно осмотрел меня. Сандалии, брюки, расстегнутая на груди рубашка — ничто, наверное, не осталось незамеченным. — Ты мою настойку жрал на орешках, потом коньяк. Тебе, кстати, нельзя пить так много, вид у тебя помятый.
Результаты осмотра Юренева явно не удовлетворили. Он продолжал исследовать меня, как афишную тумбу:
— Позвони Козмину сам.
— Я звонил.
— И что? — спросил он без всякого интереса.
— Отправляют к доктору Юреневу.
— Ну и позвонил бы ему.
Я остолбенел:
— Брось издеваться. Что с Андреем Михайловичем?
— Ахама, хама, хама, — Юренев снова погрузился в свои мысли. Потом вздохнул, неопределенно отмахнулся: — Завтра.
— Что завтра? — не понял я.
— А черт его знает, — Юренев даже объяснений не хотел искать. — Ну, послезавтра. Так удобнее.
— Для кого?
— Аля меня, конечно, — он снова очнулся, снова оценивающе, беззастенчиво осмотрел меня. — У тебя плечо не болит?
