Биробиджанцы на Амуре | страница 66

Берковер побрился, волосы его причесаны, но видно, что это стоило ему немалых усилий: на самой макушке упрямо торчит прядь волос.

Грин в темном костюме. На шее — жесткий крахмальный воротник, который, словно в обруче, держит его голову. Настя украдкой взглянула на него и улыбнулась.

— Ты выглядишь совсем как жених! — сказала она, когда он сел рядом с ней.

— А ты как невеста! — ответил Грин, надувая щеки.

Берковер издали смотрел на них. Он приглаживал непокорную прядь волос и глаз не отводил от Насти. Сколько раз он уже видел ее, но только сейчас замечает, что она действительно хороша. Пестрое украинское платье и красные бусы так идут к ее матово-розовому лицу! Глаза у нее пепельного цвета с легкой прозеленью. Он ловит себя на том, что именно такие глаза нравятся ему… А когда Настя смеется, то смех ее звучит мягко-мягко, и так тепло от него становится на сердце, что Берковер готов часами слушать ее голос…

Грин сидит с украинцами. Ему весело. Он как-то посвежел, стал разговорчивее. Берковер замечает это, и двойственное чувство охватывает его: он доволен и не доволен. «И все-таки, — думает Берковер, — это была удачная мысль — пригласить их всех, чем бы это ни кончилось».

Но вот заиграла гармошка, и начались танцы. Берковер смотрит, как нежно Грин обнимает Настю за талию, как оба они проносятся перед ним, и отворачивается к окну… Лицо Грина сияет. Он заглядывает Насте в глаза и улыбается так, словно увидел в них зарю своей юности.

Поздней ночью Груня вышла на крыльцо, села на коня и вскоре очутилась в лесу, который начинается сразу же за крайними домами поселка. Лес стоит темный, густой и нехоженый. Взлохмаченные головы деревьев переплетаются ветвями. Сейчас, в тихую лунную ночь, здесь пахнет свежестью и влагой. Груня с наслаждением вдыхает ночной воздух. Ее стройная фигура покачивается на коне, который идет спокойным, размеренным шагом. Торопиться ей не надо. До ближайшего селения она вполне успеет. Ведь пешком Груня добралась бы до него только к вечеру следующего дня.

Она, собственно, и хотела пойти пешком, — жаль было снимать лошадь с работы. Но собрание, которое дружно подняло руки за то, чтобы Груня, как лучшая трактористка, поехала рапортовать областному съезду Советов о достижениях колхоза, в один голос потребовало: коня! Обязательно дать ей коня!

Конь — каштановой масти, высокий, со стройной изогнутой шеей, натянутой, словно лук. Груня поглаживает эту теплую и мягкую, как бархат, шею и нагибает голову, проезжая под ветвями, которые касаются ее лица и путают и без того взъерошенные черные кудри.