Однажды Герман взял ее с собой в кафе на Брайтон-Бич, но Ядвига никак не могла привыкнуть к поездам метро, которые проносятся по линии «L» с оглушительным треском и грохотом, к машинам, с ревом мчащимся вдаль, к бесконечно стекавшимся откуда-то толпам людей. Нью-Йорк выглядел так, будто здесь постоянно шла война. Герман купил Ядвиге медальон, внутрь которого он положил записку с именем и адресом — на тот случай, если она заблудится, — но Ядвига не доверяла написанному.
Для Германа эти отношения были своего рода ответной благодарностью. Почти три года его жизнь зависела от Ядвиги. Она приносила ему на чердак еду, воду, выносила горшок. Каждый раз, когда ее сестра Марьяна собиралась залезть по лестнице на чердак, Ядвига приходила предупредить Германа, чтобы тот спрятался поглубже в яму, которую сам для себя вырыл в сене. Летом, когда заготавливали свежее сено, она прятала Германа в погребе для картошки или в другом укрытии. Ядвига подвергала опасности себя, мать и сестру. Если бы немцы узнали, что их семья прячет еврея, их бы всех расстреляли и, может быть, даже сожгли деревню.
Теперь Ядвига жила в многоэтажном доме. Вместо сеновала у нее были целых две царских комнаты с кухней, коридором, холодильником, газовой плитой, ванной, электричеством и даже телефоном, по которому Герман говорил с ней в те дни, когда ездил торговать книгами. Герман находился далеко, в других городах, но Ядвига слышала его голос в трубке, как будто он был совсем рядом. Иногда, в хорошем настроении, он пел по телефону ее любимую песенку:
Будет у нас сынок,
Господи помоги!
Где его качать?
Господи помоги!
Под окном корыто
Стоит разбито.
В нем укачаем:
Баю-бай.
Будет у нас сынок,
Господи, помоги!
Во что его завернем?
Господи, помоги!
В твой фартук,
В мой галстук,
Сыночка завернем,
От холода сбережем.
Песня оставалась только песней. Герман следил, чтобы Ядвига не забеременела. Он утверждал, что в мире, где маленьких детей отбирают у родителей и расстреливают, нельзя оставлять потомство. Квартира, которую он приобрел для Ядвиги, была похожа на заколдованный дворец из сказок, которые в деревне рассказывали бабки, когда пряли лен или щипали пух. Нажмешь кнопку на стене — загораются лампы. Из кранов течет холодная и горячая вода. Повернешь ручку — загорается огонь, на котором можно варить, жарить и печь. Здесь была ванная, где можно каждый день мыться и быть чистым, навсегда забыв о вшах и блохах. Ну а радио! Герман настроил его на волну, где по вечерам можно было слушать польскую речь, польские песни, мазурки, польки и даже проповедь священника или новости из Польши, попавшей под власть большевиков.
