— В тебе я и не сомневалась, — ответила Лили, мило улыбнувшись. — Я пришла узнать, не нужна ли помощь маме.
— Если бы ты могла начистить столовое серебро — это было бы прекрасно.
Петунья нахмурилась — она бы явно предложила начистить серебро сама, только чтобы блеснуть собственными хозяйственными талантами и отсутствием таковых у сестры, но прекрасно понимала — как, впрочем, и Лили — что успеть все сразу просто не в состоянии. Так что Лили вытряхнула из ящика столовые приборы, достала пахучую полировочную пасту и села за стол, принимаясь за работу — кажется, от всех этих паров у нее начинала кружиться голова.
Ей было надо встретиться с Северусом. Он же пошел вчера домой, верно? Хотя если ему и впрямь тридцать восемь, то совершенно ясно, отчего его не тянет в это кошмарное местечко — ой нет, тут и так все ясно, сколько бы лет ему ни было. Но куда ему еще деваться? Ох, она ж ведь так и не спросила, где он провел прошлую ночь — хорошенький из нее друг детства, ничего не скажешь...
Вряд ли мама обрадуется, если Лили тайком удерет к мальчику, которого ее семья терпеть не может, так что придется остаться как минимум до обеда. Потом мама и Петунья усядутся перед телевизором и будут пить кофе с капелькой "Бейлиса"; они всегда смотрели одну и ту же запись — повтор сюиты из "Щелкунчика" в исполнении Лондонского симфонического оркестра. Если на этот раз распорядок не изменится и останется таким же, как и в прошлом году, когда Петунья захватила власть на кухне, устроив Великий государственный переворот, то Лили удастся улизнуть к Севу где-то в районе четырех. А ее сестра поддерживала неизменность распорядка еще рьяней, чем наводила чистоту.
— Мам, так хорошо? — спросила Лили, показывая три начищенных вилки, три ножа и три чайных ложки.
— По мне так просто великолепно.
— Не забудь еще столовые ложки, — напомнила Петунья от плиты. — И лопаточку для торта, парадную поварешку и вилки для салата.
— А может, мы и так обойдемся? — спросила мама.
— Сегодня же Рождество, мамуля!
— Я все сделаю, — Лили повернулась к горке с фарфором, оказавшись спиной к матери и сестре, и возвела глаза к небу.
— И еще рождественский фарфор, Лили, — добавила Петунья с ноткой триумфа в голосе. — Ты наверняка захочешь его помыть.
— Ну разумеется, — согласилась она елейным голоском. Петунья помешивала соус, практически сияя от удовольствия.
Так что Лили начистила столовые приборы, помыла посуду и расстелила скатерть — вернее, попыталась это сделать, потому что прямо у локтя вдруг возникла Петунья и отстранила ее от стола со словами:
