Ох, как не любил Григорий Степанович подобные рассуждения. Все способы хороши, лишь бы они служили главной цели и не противоречили Уголовному кодексу. Мораль и право — это для других, это гасит намерения, стушевывает результат и… и рождает бессонницу. Но что же сегодня его так мучает?
Подумаешь, четыре рамы с уловом! Это неприятно, но это можно наверстать. Вот оно что — Шелегеда открыл глаза. Кто-то там на берегу бросил фразу: «Мужик еще тот, своего не упустит». Шелегеда усмехнулся: «Все упирают на личный карман. А сами?» Потом он обратился к мыслям более приятным, о скорых переменах в своей жизни. Это было его тайной слабостью. Он мог даже во время разговора с другими переноситься в голубоватое будущее, расцвеченное яркими красками лета средней полосы России. Может быть, это была просто тоска северянина по местам своего детства?
…Значит так, вокруг будет лес, речка или еще лучше — карасиное озеро. Обязательно карасиное, потому что вся остальная рыба ему порядком надоела, а карасей на Чукотке не водится. Пасека, соответственно огород. Домишко можно купить на снос — так дешевле, а уж до ума он его доведет сам. Хорошо бы еще и лошадкой обзавестись — на выезд, скотиной кой-какой. А что — и это можно. Пасека, между прочим, это те же деньги. Притом, говорят, немалые. Шелегеда вздохнул. Он зябко поежился и вспомнил вдруг то, что, возможно, и было причиной его сегодняшней бессонницы, — радиопередача по «Спидоле» о каком-то Мостопоезде. Он услышал имя своего давнего дружка по ФЗО, Тольки Черепанова. Продолжая думать о нем, Шелегеда вначале как-то отстраненно почувствовав в себе былую тоску по новым краям, тоску по лихорадочной работе. На мгновение привиделись ему горячие масленые шпалы, знойный день и мокрые от пота майки на загорелых спинах, прокаленные солнцем лица ребят. В одном из них он снова узнал Толяна, милого Толяна. Эх, Толька, черт железный! Он словно бы сошел с тех далеких и неведомых двадцатых годов, которые вызывали в них тогда жгучую зависть. Толян, Толян! Помнишь ли тот безыменный мосток возле Енисея — их самый первый мост! Не кто иной, а они, они уберегли его от мощных паводковых вод способом довольно рисковым, въехав на вздрагивающий настил своими тяжелыми тракторами. Это ведь Толян, а не он, лег под колеса скользящего на гололеде автобуса… Это Толя, а не он так яростно и так неумело защищал попавшего в беду прораба… Это он любил поутру собирать для своей Нюрки сибирские цветы жарки… Во всем он был постоянен — и в любви, и в деле. Ничего и никого не признавал, кроме родного Мостопоезда! Так и колесит до сих пор по всему Союзу. Ну разве это жизнь? Звал ведь, звал его на Чукотку, сманивая то местной охотой, то деньгами. Ни в какую! Хорошо бы прожить вместе всю жизнь, делая одно дело, помогая друг другу, радуясь одним радостям и переживая одни беды! Да что-то еще сказали о его награде — ордене… «А тут и медаль не дадут», — впервые завистливо шевельнулась в Шелегеде честолюбивая мыслишка. А сколько «пахал», замерзал, голодал на благо родного колхоза!
