— Не понимаю, для чего тебе класть на это жизнь, год за годом заниматься работой, высасывающей из тебя все силы…
Новый поток густого дыма. Отец достиг возраста, в котором его родители умерли от рака: бабушка — от опухоли мозга, дед — с изъеденным полипами кишечником. Это делает папу особо чувствительным к быстротечности жизни.
— Да все правильно… Стоя здесь с тобой, я полностью согласен с твоими доводами. Но начинается рабочая неделя, на меня сваливается лавина дел, и я забываю себя и начинаю мыслить как банковский аналитик. Банк, словно зловещий водоворот, всасывает барахтающегося, пока не утянет на самое дно и не сделает частью себя.
Послышалось бряканье серег — тетка Пенелопа выглянула из дверей дома.
— Обед подан. Сегодня у нас шведский стол, так что идите и сами себе накладывайте.
Я положил на тарелку морковного пюре, когда дядя Том, незаметно зайдя с тыла, ущипнул меня за левую ягодицу.
— Так, значит, девяносто часов в неделю, а?
Я успел ударить его по руке и избежал нового щипка.
— Ага.
— Но тебе, наверное, платят большие бабки?
— Шестьдесят чистыми.
— Как это?
— Ну, в конце каждого года мы получаем бонус. Наверное, дадут еще пятьдесят или около того.
— Ничего себе, двадцать три года, и уже зарабатываешь по сто тысяч в год?!
Дядюшка Том, искренне взволнованный обнаруженной им счастливой синаптической связью, принялся повторять всем и каждому:
— Как вам нравится, двадцать три года, и уже зарабатывает сотню тысяч! Вот бы кого заставить выплачивать наши ссуды, а?
Через несколько секунд все присутствующие инопланетяне, узнав о размерах моей зарплаты, гудели, как рой москитов. Сумма вызвала недоверчивые возгласы и горячие споры. Остаток обеда я тщетно пытался убедить маленьких кузин и кузенов не учиться на аналитика инвестиционного банка, независимо от того, сколько наклеек с покемонами они смогут купить на свое жалованье.
Я с усилием прожевывал последний кусок жесткой свиной грудинки, когда тетка Пенелопа, стоя посредине комнаты, неожиданно разрыдалась:
— Не могу поверить, мне пятьдесят лет, а у меня такая жизнь! Хуже всего, что уже ничего не изменишь, все давно и намертво устоялось…
Слова прозвучали неожиданно веско — неуместно, но тем не менее убедительно. Собравшиеся не знали, как полагается реагировать в таких случаях, поэтому, замолчав, бестактно уставились на тетку, пока смущенный муж не увел ее наверх.
Мама нервно засмеялась:
— Это намек, что нам пора расходиться.
Идя к машине, папа в одно мгновение предал все великодушные ободрения, озвученные часом раньше, доказав, что безнадежно опришелился:
