Фабрика волшебства | страница 8



— Постойте!.. — поднял руку рыжепрядый. — Это что получается…

Но его не слушали.

— А еще сей ученый муж, — Ивор слышал подобное выражение в легендах, которые он почерпнул из маминой карты. Использовать его по отношению к Мефу показалось юноше жуткой уморой, и он рассмеялся. — Еще сей ученый муж придумал для себя чудной ритуал для усиления своей мудрости. Он создает из еды простейшие информаторы, записывает в них необходимые для изучения образы, а потом пожирает эти вкусняшки, получая два удовольствия одновременно — телесное и духовное!

— Так, баста! Я не понял! Ты сказал, что Мефодий полная противоположность мне! — вскричал Рудольф.

— Да. Разве нет?

— А потом начинаешь расписывать огромнейшую мудрость Мефа!

— Ну и что?

— А то! Если я противоположность, то я выходит тупой да?! Рудольф тупой?!

Прядка на макушке превратилась в человечка и яростно запрыгала на месте. Ивору показалось, что не будь она привязана к лысине множеством корешков, спрыгнула бы и кинулась в драку.

Какое-то время ушло на успокаивание рыжепрядого. Потом вместе спасали дородного юношу. Мефодий настолько развеселился, что завалился спиной назад прямо в Скрюченный лес. Не желая удерживать такую тушу, покореженные деревья расступились, и бедняга шлепнулся плашмя на твердую землю. Но и там не прекращал хихикать.

Через каких-нибудь полчаса спокойствие было восстановлено. Мефодий был извлечен (для этого понадобилась почти вся не маленькая сила Рудольфа и вся удача его рыжей прядки) и усажен обратно на бревно, рыжепрядому юноше принесены очень серьезные, почти без фырканий и хихиканий, извинения.

— Ну что, сказочник. Настала твоя очередь! — сказал Рудольф, потирая руки.

— Но… — Ивор попытался возражать, но его друзья были неумолимы.

— Описывая себя, ты будешь не объективен, а это повредит сказке, — важно заявил Мефодий. — Мы это сделаем за тебя.

— Да-да! Мы уже нахватались от тебя сказительских премудростей!

Рудольф вытаращил глаза и начал вещать жутким голосом. Именно так рыжепрядый представлял себе настоящих сказителей.

— А третий друг был ни то, ни се. В смысле ни рыба, ни мясо. Ни рак, ни креветка. Ни бублик, ни салфетка. Ни суслик, ни крот! Такая присказка. Вот!

У него получилось настолько складно, что Мефодий зааплодировал. Как все ученые люди он почти не разбирался в поэзии, любая рифма способна была привести его в восторг.

— Но ближе к делу. Наш Ивка, не смотря на свои шестнадцать лет, все такой же тощий, как и в детстве. Такой тощий, что соломинку ему на плечо положи, он такой: «А! а! больно!» — и свалится!