Не будь этой церкви да отца Никодима в ней, то Ефим Лоскутов вряд бы вздумал идти в духовное училище, а работал бы как его отец, в колхозе-совхозе, чем придется. Трудно пришлось бы Ефимке, поскольку он, в отличие от отца, имел вид тщедушный, а нрав застенчивый, зато голос у Ефимки был глубокий, грудной, за душу берущий голос.
Собственно, за кроткий нрав да за голос и приглянулся священнику этот паренек. Частенько в престольные праздники пел Ефимка на клиросе акафисты и другие приличествующие случаю церковные песнопения. Хотя это не одобрялось школьным строгим начальством, но что было взять с этого паренька, краснеющего, словно девица, от каждого слова? Учился Ефимка старательно, двоек-троек не имел, в хулиганских выходках не принимал участие, и школьное начальство делало вид, что не замечает, что Ефимка поет в церкви.
Когда встал вопрос о дальнейшей учебе сына, а для этого нужно было посылать его в район, в школу-интернат, в дом Лоскутовых вместе с Ефимкой пришел и отец Никодим. Помимо Ефимки у Лоскутовых было еще трое детей, так что мать с отцом не особенно огорчились расставанием с сыном, да и в христианских душах их теплился огонечек православной веры.
– На доброе дело отправите сына, – наставлял Никодим.
– Будет он перед Господом заступник и молитвенник за род ваш.
Давно это было, лет уже тридцать тому назад. И Ефим Лоскутов так же давно схоронил своих родителей, а церковь в Лебяжьем, где он когда-то пел, все-таки снесли. Дотянулись властные руки и до этого уголка, потому как на Телецкое озеро понавадились туристы, да и задумано было в высоких партийных головах построить на берегу этого озера чудный город – Кедроград. Старая церковь на пути к Кедрограду как-то не вписывалась в представления о коммунистическом рае, обещанного коммунистами к концу века, к тому же, по уверению знатоков архитектуры, это «строение» не являлась образцом древнерусского зодчества.
Так что Ефим Лоскутов служил Господу по другим местам необъятного Советского Союза. Сметки и хватки деловой он не имел и потому в церковной иерархии постоянно был на вторых и третьих ролях, но и этими ролями Ефим тяготился.
В сорок лет принял постриг и наречен был именем Серафима. Когда лежал распластанным на полу, символизируя смерть прежнего и воскрешение нового, то было у него мечтание, что сподобится он, когда-нибудь, как пророк Иезекииля, увидеть Славу Господа и будет ему откровение о властях и судьбах. Мелькнуло это мечтание и пропало, но семя соблазна медленно, исподволь прорастало в нём. Свою монашескую жизнь он начал на Соловках и там же она окончилась.
