Недаром долго молчал Лупоглазый. Хотя я человек и умный, но от неожиданности руками развел:
— Как тебе сказать... О какой жизни ты спрашиваешь?
— О вашей, конечно, земной.
Сразу же мне представилась Земля, покрытая дымкой облаков. Неторопливо вращается она вокруг своей наклонной оси и кружится вокруг своего целебного светила. И попытался я представить не человеческую жизнь, а эту уйму неимоверно подвижного и неподвижного, крикливого и безголосого, крошечного, что только через микроскоп увидишь, а также — огромного, гоняющегося друг за другом, живущего только за счет другого, сплетенного друг с другом и переходящего из одного в другое, появляющегося из безвестности, погибающего и мгновенно восстанавливающегося...
И как же ему, Лупоглазому, рассказать об этой тайне и загадке, что всю Землю пронизывают, начиная с глубин морских и заканчивая небесными высями?..
Я умолк ненадолго, но Лупоглазый начал мне наводочки делать:
— Ваши великие пророки и предсказатели говорили...
— А, знаю, о ком ты... Нострадамус и баба Ванга...
— Да не-ет... — перебил меня Лупоглазый. — У вас были другие, те, которые о деньгах и прибыли писали. Когда-то Маркс и Энгельс все предсказали.
Я смотрел на него, вытаращив глаза. Сказал только:
— У нас же их, как ты говоришь, на историческую свалку выбросили.
— Напрасно, напрасно... Еще не раз вы будете вытаскивать их из той свалки. Так вот, один из них сказал, что жизнь — способ существования белковых тел, борьба за выживание правит всем... Ты знаешь об этом?
— Учили раньше, — проговорил я, прижатый фактами. — Но это было давно. Сейчас у нас столько новостей в стоканальным телевизоре, в том же интернете столько разных мнений, что и не знаешь, кто кем правит.
— Ну, так я тебе подскажу... В свете учения ваших пророков все проблемы смерти решаются просто: есть борьба за выживание белковых соединений — одно погибает, тут же появляется новое... Есть такая форма существования белковых соединений. Только и всего. Понимаешь?
Или хитрил он, или ничего не понимал. Я сразу же пошел в наступление:
— За другие белковые тела не могу ручаться, но я, человек, — и в горячке кулаком себя в грудь стукнул, — чувствую, что в момент смерти что-то происходит. Какая-то тайна тут есть. Поэтому мы и боимся смерти. Все живое боится смерти... На этом ужасе, может, наша жизнь и держится. На нем, а не на какой-то твоей борьбе. И мудрость народная сводится к тому, чтобы люди не боялись смерти. Что-то тайное есть у людей, то, что важнее борьбы, важнее смерти... Обо всем этом поэты говорят... Понимаешь, о чем речь?
