…нескончаемую драму жизни, смерти, выживания, местом действия которой неожиданно сделался ее плотский женский образ?
А эта комната
(у нее закололо в носу от слегка пахнущей формалином пыли),
такая темная, затхлая, спертая какая-то,
а сам доктор Дрейф?
Он, конечно,
весьма известный эксперт,
только он такой маленький, почти карлик,
и какой-то болезненно сморщенный,
и так нездорово бледен,
будто прожил все свои дни в этой спертой комнатушке с толстыми фолиантами, стеклянными банками и огромным журналом,
и ничего другого,
ничего больше,
никакой настоящей жизни!
И вдруг комната вообще показалась ей не комнатой,
а скорее состоянием —
ужасным, затхлым, кошмарным состоянием!
Однако она произнесла:
— Да, доктор, по крайней мере сотни,
а может быть, и еще больше!
Она почувствовала, как что-то стало давить ей на грудь:
атмосфера в комнате,
множество тяжелых фолиантов,
содержимое банок,
все!
Частицы пыли опускались и поднимались в лучах света, она замолчала, но потом снова заговорила,
изумленная тем облегчением, которое испытала, начав свою исповедь:
— Иногда мне кажется, что они размножились,
особенно по вечерам, как только я напьюсь чаю и чувствую, как жар расходится по телу, или когда я нагибаюсь и кровь приливает к голове, или если я в городе встречаю мужчину в цилиндре, — давление становится почти невыносимым!
Она еще некоторое время полежала, размышляя об этих странных ощущениях, которые наполняли ее в любой момент, когда различные видения, запахи, картины поднимались из исторических глубин ее души.
Тут ее настиг голос доктора Дрейфа, исходящий из затхлой комнаты, в темном большом доме, на улице под названием Скоптофильская.
— Гм-мм… когда точно вы начали чувствовать все это?
Женщина вздохнула.
Давление на грудь еще несколько увеличилось.
— На самом деле, если хорошо подумать, так более или менее было всегда,
даже когда я была совсем маленькой,
да, да, теперь я вспомнила,
тогда тоже так было,
совершенно то же самое,
даже когда я пряталась в траве за домом дядюшки Кирилла в Васиче, даже тогда разные, огромные бытия и судьбы сотрясали мое едва достигшее семилетнего возраста женское тело,
а в годы отрочества это нередко бывало так невыносимо, что у меня почти не было сил по утрам встать с постели,
случалось, я целыми днями лежала, и ничего мне не помогало,
созывали врачей со всех концов, и уж как только они меня не исследовали, однако никто из них не нашел у меня ни малейших признаков болезни!
Дрейф молча кивал с серьезным видом.
