которые изрыгают ядовитый дым, оседающий серо-черным налетом глубоко в мозгу людей,
как раз там, где расположен центр снов, доктор,
он блокирует эту область в мозгу — и люди теряют способность видеть сны по ночам,
никто не видит снов,
все живут словно в неосознанной тьме,
отрезанные от своего внутреннего мира и от прошлого,
до того самого дня, когда я вдруг вновь рождаюсь,
а во мне, доктор,
каким-то чудом
еще сохранилась способность видеть сны,
и в этом умирающем, лишенном снов мире я вскоре становлюсь оракулом,
я вижу, как сижу на громадном троне и все властители умирающей земли совершают ко мне паломничество, чтобы услышать, что я видела ночью во сне,
да, люди толкуют мои сны, всячески расшифровывают и думают, что могут постичь мудрость этих снов,
ведь в них сохранились остатки памяти о человеческом прошлом и когда-то живой земле,
а я говорю со всеми, доктор,
со знатью и с людьми низкого звания,
с бедными и богатыми,
я — очень маленькая, бледная, больная несчастная девушка, которой снится все человечество в то время, как земля умирает,
но это уже другая история,
ее я расскажу во время следующего сеанса!
В ящике письменного стола Дрейфа,
в передней,
на трех церковных башнях в городе Триль
часы все шли и шли.
Проходили секунды, и женщина изо всех сил старалась успеть выдавить из себя последнее, до того как истечет время…
— Иногда я старая,
а иногда молодая,
иногда я живу долго и у меня много детишек, которых я от всего сердца люблю, у меня есть и дом и садик и муж, который мне бесконечно дорог, и я всем этим очень довольна,
а иногда мне хочется заняться чем-то другим, доктор,
открывать новые страны,
но там вечно болтается какой-то тупой мужичонка в больших очках и с седыми волосами торчком в странно наклонной комнатушке, который утверждает, что это совсем не естественно и что меня нужно усыпить лекарствами, чтобы половой зов не прорвался на поверхность и не опутал бы его прочными нитями как паук,
и люди говорят, что я слишком слабая, слишком глупая, слишком хилая,
что мои переживания, связанные с родами на глинистых полях, и вонючими больничными койками, и сожжениями на кострах, и проституцией, не подходят для литературной формы и посему не представляют большого интереса для публики,
что они не годятся и для живописи, потому что изображают одних только женщин,
да, люди придумывают всякие глупости…
А иногда я невероятно богата,
особенно один раз!
Она закрыла руками рот и издала ясный, переливчатый, очень довольный смешок:
