примерно как ядро анализа,
из которого выходят миллионы тонких сверкающих нитей,
подобно нитям, сплетенным…
Дрейф сидел, застыв.
Этого не могло быть.
Этого не ДОЛЖНО быть!
Он далеко перевесился через письменный стол и чуть не опрокинул чернильницу.
На его белом высоком лбу выступили мелкие бисеринки пота.
Ему хотелось убедить самого себя, что это не то, что он подозревает,
что все это — просто жуткий обман зрения, вызванный голодом, жаждой, усталостью и перенапряжением, чем угодно,
но теперь, когда он совершенно ясно разглядел эту тварь и ее отвратительное творение из переплетенных нитей,
большое, как хваталка для кастрюль у госпожи Накурс,
его обуял глубокий ужас, с которым невозможно было совладать.
Ибо если даже в те времена, когда Дрейф был знатоком насекомых, он что-нибудь и ненавидел, презирал и избегал как чумы, — боясь наткнуться в высокой траве, в кустах, в ветвях деревьях, —
так это именно пауков!
Волосатые, тихие, безобразные, коварные мелкие твари, которые плетут свои обольстительные сети единственно с целью поймать и убить своих невинных маленьких жертв!
Женщина, до сих пор молчавшая, теперь попискивала плачущим голосом:
— Доктор, доктор, ради Бога, помогите мне,
он силой входит в меня, а остальные стоят и смотрят,
я разрываюсь изнутри!
Но Дрейф ничего не слышал,
ничего не замечал,
глаза его были устремлены только на нелепое существо, которое потихоньку,
так что он ни о чем и не догадывался,
сплело себе гнездо из блестящих шелковистых нитей на книжной полке,
в его приемной,
на Скоптофильской улице,
в городе Триль,
именно здесь!
Некоторое время он даже не смел шевельнуться.
Взгляд его был прикован к мерзкой твари, и до него совсем не доходил голос женщины, доносившийся словно из чащи зимнего леса,
где ее, тринадцатилетнюю, оскверняли пятеро пьяных мужчин,
голос, шепчущий:
— Я просто подчиняюсь,
лежу там,
в лесу, в то время, когда светят звезды,
а они все продолжают и со смехом сменяют друг друга.
Дрейф сглотнул.
Господи!
Тварь была большая, как перекормленный, волосатый краб!
Сеть ее даже на расстоянии казалась невероятно запутанной.
Очень осторожно, очень медленно, дрожа,
ни на одну секунду не отвлекаясь ни от сети, ни от ее создательницы,
Дрейф соскользнул со стула.
Он очень медленно
обошел письменный стол и диван, ступая мелкими аккуратными шажками, ведя правой рукой по полкам, будто слепой, а женщина в это время свернулась и, приняв эмбриональное положение, тоненько кричала:
— Мама, мама!
