но запах сожженных женщин все же хуже всего, доктор,
я все время чувствую его,
даже во сне,
даже здесь я чувствую его, доктор,
да, он преследует меня сквозь века и постоянно напоминает мне о том, что…
У нее кончился воздух.
Она сделала вдох, ослабела, вяло прошептала:
— Вы когда-нибудь чувствовали запах сожженной старухи, доктор?
Единственный запах, который Дрейф в данный момент чувствовал, был чад от стряпни госпожи Накурс, проникавший в комнату сквозь замочную скважину и просвет под дверью.
Он записывал,
отвлекаемый ароматом пищи и растущим голодом.
— Нет, барышня, к сожалению, никогда…
— Это неописуемо противный запах, доктор,
горящая молодая женщина пахнет чуть сладковато, а старуха по естественным причинам пахнет более кисло, горько и едко,
и я его все еще чувствую,
этот мерзкий запах еще сидит у меня в волосах!
Она лихорадочно рванула свои жирные, темные пряди.
— В одежде!
И она рванула на себе свой длинный балахон.
— Он повсюду, доктор,
он следует за мной,
я чувствую его здесь,
сейчас!
В своем волнении она, казалось, готова была сесть, и, чтобы избежать этого, Дрейф сказал:
— Успокойтесь, успокойтесь, барышня,
уверяю вас,
что вы чувствуете запах не сожженных женщин,
а всего лишь говядины, которую жарит госпожа Накурс.
Но женщина лежала, окаменев, молча, и смотрела в потолок.
Казалось, что до нее, с ее внутренним миром нечистот и пылающих костров, на которых сжигали людей, не доходили успокоительные слова Дрейфа.
В глубокой тишине стало вдруг слышно, как у Дрейфа от голода урчит в животе, и, чтобы заглушить эти досадные телесные звуки, он поскорее откашлялся и спросил:
— Не испытываете ли вы вследствие этого какое-либо неприятное чувство?
— Неприятное чувство, неприятное чувство?
Глаза женщины по-прежнему были широко открыты, она медленно водила головой по сторонам,
туда и обратно,
словно слепая…
— Неприятное чувство, вы хотите сказать такое, как страх,
ужас, полная беспомощность?
— Да, примерно такое.
В тот же момент Дрейф, к своему огорчению, обнаружил, что черные чернила, которыми он записывал все, что до сих пор говорила женщина, вдруг иссякли.
В посеребренной чернильнице не оставалось больше ни капли!
— О да, доктор, я испытываю ужас,
ибо надо всем здесь нависла опасность!
Дрейф вздохнул и выдвинул левый ящик письменного стола.
Оттуда он достал новую, неоткупоренную бутылку чернил, он вытащил пробку и окунул острие пера в…
— Обвинения, обвинения,
постоянно говорят о том, что дьявол вселился то в ту, то в эту,
