— Торопыга, ох, торопыга! — Бригадир кашлянул. — Ты вот что скажи. Целый день об этом думал. Зачем ты все ко мне со спором лез, со своими подсказками? Ну, к чему, у тебя свое дело, с живностью, у меня свое — бригадирское, а? И все с тетрадкой…
— А как же без тетрадки? — удивился Матвейка. — Без нее мне нельзя. Я учусь в сельхозтехникуме, заочно. Проверить-то себя надо. У тебя опыт, а у меня… книжки да вот она…
Он снова взглянул на часы и кивнул Кашину!
— До свиданья, дядь Миш. Пора.
Михаил Петрович глядел ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду. Тихо подошла к нему Нина, вернувшаяся из клуба, обняла и спросила:
— Папа, ты на что загляделся?..
— А?.. Просто так… на дождик, вот льет, негодный… — сказал он, не поворачиваясь, иначе выдали бы глаза. Потом ласково погладил холодные, еще в каплях дождя ее руки, качнул седеющей головой: — Иди отдыхай, я тоже сейчас…
Но сам все еще думал. О Матвейке и своей судьбе. Не пустобрехом оказался Матвейка, нет, он с понятием, с наукой человек. Вот кого бы надо председателю хвалить!
Несколько дней спустя Михаил Петрович отнес председателю заявление, попросил освободить его от бригадирства. Пора дать дорожку молодым, кои пограмотнее. И написал, кто может заменить его:
«Матвея Вязанкина предлагаю. Свой, колхозный человек».
Лето стояло грозовое. С утра, как всегда, выглядывало жаркое солнце, парило, а к полудню уже громыхало и из-за реки надвигалась на поселок белесая стена ливня. В предгрозовом фиолетово-сером сумраке пустели улицы, пряталось все живое. Один только Федор Петрович Угаров не уходил со своего крыльца, все глядел, куда метнет стрелы темное небо, где взъярится ветер.
После каждой грозы ему, единственному кровельщику в заводском поселке, приходилось идти то к одному, то к другому чинить крыши. А поселок не маленький, три деревянные улицы поднимались по изволоку от реки. Теперь домов пятьдесят уже будет, и почти все под железными крышами. Только его старый дом с резными наличниками был крыт дранкой.
Несмотря на инвалидность да и немолодые годы, Федор Петрович не отказывал людям в починке крыши. Кто же без него починит? Верно, иногда забирался на крышу соседский подросток Сережка. Бегал он там с молотком в руке, как по паркету. Но Федор Петрович обычно прогонял его:
— Разобьешься, Ваня!
Так называл он Сережку после того, как в прошлом году сорвался с заводской трубы и разбился насмерть единственный сын Ванюшка. Сам он тогда покалечил ногу: вместе с сынишкой забрался на трубу устанавливать сорванный колпак, Ванюшка лез впереди, а Федор Петрович за ним с колпаком. И когда сынишка сорвался, он в ужасе вскрикнул и сам заскользил вниз.
