Аня зажгла торшер, нащупала на своём одеяле голую кошку Валенсию, похожую на летучую мышь без крыльев. Раз в четыре месяца Валенсия рожала исключительно страшных, тоже голых котят, которых Катя весьма выгодно продавала. Котята были горячие, и Аня развлекалась тем, что пускала этих уродцев ползать по своему телу. Ей всегда было холодно, и только соприкасаясь с природным теплом, Аня чувствовала, как в её полупарализованное тело возвращается жизнь. Она верила в силу природы и чувствовала, что Валенсия и её котята, вылизывая бесчувственные Анины ноги и вечно холодные руки, помогают выздоровлению. Благодаря, в том числе и кошкам, Аня всё-таки начала понемногу ходить, перестала кричать по ночам от боли и совершенно успокоилась — до сегодняшнего дня.
— Идите, идите ко мне, ушастики!
Аня, улыбаясь, вытащила мяукающий выводок из корзинки и пересадила себе на грудь, на живот, на ноги. Расстегнув шёлковый халат и блаженно щурясь, Аня вспоминала минувшее лето — холодное и дождливое.
Мать забрала её к себе на дачу, где закармливала клубникой и смородиной, томатами и свёклой. Нашла в посёлке двор с козами, носила оттуда молоко, уверяя, что оно гораздо полезнее коровьего. Аня ела всё, что ей давали, но почти не чувствовала вкуса. Делала это ради Машеньки, которая вовсю шевелилась, требовала витаминов, солнца и свежего воздуха.
Дождавшись редкого жаркого денька, Аня просила поставить её раскладушку в укромный уголок, куда не заглянут посторонние. И целыми днями лежала среди остро пахнущих кустов смородины и стеблей гигантский крапивы в полной отключке от реальности. А вокруг цвели лилейники, настурции, георгины, мальвы; над ними порхали бабочки, жужжали пчёлы.
Аня мысленно разговаривала с дочкой, рассказывала ей, пока ещё лишённой возможности видеть всё это, об ожидающем её прекрасном мире и умоляла обязательно родиться живой. О том, что после всего случившегося младенец окажется абсолютно здоровым, Аня тогда не смела и мечтать.
В то лето она радовалась всему — солнцу, ветру, дождю, грозам. Ощущала себя пашней, на которой вызревает один-единственный долгожданный плод. И ради блага этого плода принимала в себя, аккумулировала внутри живительные силы природы.
Ольга Александровна Барсукова, Анина мать, приходила в ужас, когда видела, что её несчастная дочь лежит под солнцем и ливнем — мокрая, улыбающаяся, любящая. Аня не накидывала на себя даже простынку, любовалась своим растущим животом, набухающими грудями, длинными, хоть и высохшими, ногами. Она любовалась собой, что бывало лишь в лучшие её годы.
