— Хоть не мучился...
Вот и все слова. Некогда причитать над телом — работать надо!
В доме было дымно, душно и пусто.
— Девичья, говорила? — кричал один из опричников. — Сейчас познакомимся, что у тебя за девичья!
Нигде в помещениях не было икон, и это уже не удивляло. Только странные узоры, нанесённые красной и зелёной краской на выровненные стены, да явно с большим трудом поднятые на второй этаж валуны, покрытые тёмным налётом. Уж не кровь ли это, засохшая на жертвенных алтарях?
На дверях, за которыми притаилась девичья, был тот же узор, что на воротах. Пятиконечная звезда, как та, что рисуют на иконах, изображающих поклонение волхвов младенцу Иисусу. Вифлеемская звезда, нарисованная ребёнком, неумело, криво, так, что снизу оказался только один из лучиков, зато сверху — два. Мерзким украшением в центральном пятиугольнике выпирала насаженная на медный клин высушенная козлиная голова с вставленными глазами из белого камня. Мёртвый зверь слепыми бельмами уставился на приближающихся осквернителей нечистой обители.
— Не озоровать мне только! — крикнул давешний опричник, как видно, командир над прочими. — Не насильники мы, но государевы служители!
Дверь с первого же удара рухнула внутрь, козлиная голова откатилась в сторону окна. За ней, как за проводником, ворвались первые опричники.
Девичья тоже была пуста. Да и девичья ли это?
Помещение больше походило на ледник. Но — на верхнем этаже, под крышей, что неправильно. Бочки в рост человека, меж ними — проход, достаточный, чтобы одному не тесниться. А по двое тут, видимо, не хаживали.
Опричники изумлённо оглядывались. Новые, тесня первых, протискивались к бочкам и тоже останавливались, недоумённо вертя головами.
Странное место и опасное. За бочками с дюжину воинов можно спрятать было, и много опричной крови забрать, пока пожар не разгорелся.
Немудрено поэтому, что на первый же звук (скрипнуло что-то) ударили выстрелы из пистолей. Опасность не гордо поднятой головой встречать надо, но пулей в чужое лицо. Перебитый обод одной из бочек лопнул с хлёстким звуком. Доски разошлись лепестками огромного цветка, и содержимое бочки хлынуло под ноги опричников.
Жидкость была маслянистой, густой, тёмной и пахла, как вода из гнилого болота. На круге днища в этой слизи копошилось нечто живое и бесформенное. С хрипом тварь встала на четвереньки, подняла морду на государевых слуг.
— Господи, — выдохнул один из опричников.
Начнёшь молиться, когда на тебя смотрит лицо твоего царя. Грязное, безумное, но вполне узнаваемое — не спутаешь!
