Другим же героям нашего повествования ещё жить на земле мирской и бренной. А в обычной жизни есть место и раю, и аду. Не поровну, равенство добра и зла в мире — ересь манихейская, много веков назад осуждённая. Кто как жизнь построит.
Мы сами строим свой рай или ад...
Царь Иван Васильевич Грозный вышел во двор монастыря мрачнее тучи. Не светлее был и задержавшийся ненадолго Малюта Скуратов, выглядевший, как дворовый пёс, неизвестно за что прибитый хозяином. Монахи в ужасе ждали царского гнева, крика...
Но закричали внутри, в братской, где так недавно царь оставил опального митрополита.
Рынды, царские охранники, не медлили ни мгновения. Иван Васильевич оказался прижат к обледенелой стене обители. Что не спасал камень, закрыли тела человеческие. Жизнь за царя — что может быть прекраснее такого обмена?!
Малюта разбуженным медведем-шатуном ринулся внутрь. Андрей было рванулся следом, но, повинуясь не заметному другим жесту Умного-Колычева, остался на месте. Саблей разведка работает в крайнем случае, когда приходится подставлять врагам не чужие горячие головы, а свои, холодные и разумные.
— Что ж это делается? — неведомо кого спросил Малюта, появляясь из дверей братской.
Он вынес на руках во двор тело инока, казавшееся ещё меньше и суше в сравнении с кряжем Малютиного силуэта. Лицо Филиппа, запрокинутое вниз, к утоптанному снегу, было такого же мертвенно-синего оттенка, словно старец скончался не один день назад.
А ещё — это было лицо умиротворённого и довольного человека, покинувшего мир без долгов и злобы. Человека, умершего тихой и доброй смертью.
— Только что же живой был, — растерянно проговорил Малюта.
Малюта был исполнителем, он мог растеряться. Но для Умного-Колычева началась работа, и боярин начал действовать.
Повинуясь его знаку, подоспевшие на шум опричники передового отряда оцепили братскую, надёжно перекрыв пути отхода предполагаемого убийцы. Молчан что есть духа кинулся на колокольню, к пищальникам. Монахов оттеснили подальше от места событий, так просто, без злобы — чтобы не мешались под ногами.
Андрей вернулся быстро, доложил, что, по словам наблюдателей, никто не выходил из братской, а вошедших туда после ухода государя было четверо. Соглядатай да трое опричников.
Двое рынд, поигрывая для разогрева ладоней короткими топориками, шершнями оторвались от прикрывавшего царя роя, скрылись за дверями братской. Троих вытащили сразу — Степана Кобылина да двоих опричников.
