Молодой человек собрался в путешествие быстро, да и собирать, собственно, было почти нечего.
Тем же вечером он заявился в дом Джона Ди, формально — чтобы помочь в сборах почтенному доктору, на деле — соскучившись по его жене.
Но госпожа Ди порхала по дому, не обращая внимания на незваного гостя. Не то чтобы она была так уж занята. У Андрея хватило ума подметить, что Джейн сознательно избегает его, уходит от попыток завязать разговор. Женщина не в духе, что поделать, бывает.
Но это продолжилось и на пути в порт, и на корабле, и на французской земле.
При этом Джейн Ди не чуралась общения с другими людьми. Вот и сейчас, когда стали видны предместья Парижа, в посольской карете, вместе с жёнами Уолсингема и Ди, сидел посланец Екатерины Медичи, флорентиец Гвидо Кавальканти, встретивший их ещё в порту Кале.
Френсис Уолсингем не мог знать и видеть всё. О греховной страсти Молчана, к примеру, он и не подозревал, удовлетворённый донесениями о посещении московитом борделя Благочестивой Марты. Но о многом — знал или догадывался. На днях, снова уступив карету уже описанной троице, сэр Френсис заметил ехавшему рядом с ним Молчану, что почтеннейшему доктору придётся заказывать новую шапочку. Та, что сейчас на его голове, вскоре неминуемо упадёт под тяжестью проросших рогов.
Сэр Уолсингем развлекался. Интрижка, затеянная Джейн Ди, позволяла скрасить дорогу до Парижа забавными наблюдениями, а то, что в сердце Андрея провернулся в тот миг кинжал ревности... Могу только повторить уже сказанное: начальник тайной полиции королевы не знал всего на свете.
Джейн Ди когда-то рассказывала Андрею, как интересно жить, получая всё время новую и новую информацию. Молчан же с радостью отказался бы от знания фактов, так позабавивших его хозяина.
Но замыкаться в переживаниях не свойственно русскому человеку.
Андрей Молчан решил развеяться иначе, чем сэр Френсис, то есть с пользой. Он раздобыл томик стихотворений священника Пьера Ронсара, чтобы освежить свой французский и почитать о любовных страданиях иного человека. Говорят, что сопричастность лечит; а поэты страдают от любви, как никто иной. Правда, и излечиваются от страсти быстрее, кидаясь в омут нового чувства так же искренне, как в прошлый раз.
Ронсар страдал от любви. Выплёскивая печали, писал восхитительные стихи. Андрея, правда, смущало, что неистовый влюблённый был священником... Но — что ж лезть в чужой монастырь со своим уставом? Главное, что Андрей понимал случившееся с поэтом. А тот — с Андреем. Вот она, строчка, отчёркнутая ногтем:
