Басмановы были единственными, на ком не было монашеских одежд. Богатые кафтаны казались вызывающе-нелепыми среди тёмных ряс опричников, и отец с сыном беспокойно озирались, не понимая, на какое действо приглашены и что им в том действе уготовано.
Четвёртого из стоявших в центре круга смог бы опознать Андрей Молчан. Тот самый иноземец, с тоской вглядывавшийся в сторону Англии, когда мимо проплывал ганзейский когг, увозивший Андрея прочь от родины.
Агент Френсиса Уолсингема, чернокнижник и колдун Елисей Бомелий, служивший английской королеве не за совесть, но за страх, что в тёмных делах предпочтительнее.
— Предали либо продали, — без предисловий обратился государь к Басмановым, — всё одно плохо. Хуже некуда. Для того ли опричнину создавал, страну на дыбы ставил, чтобы ближние мои с заморскими королями списывались, земли русские обещали?
Басмановы пали на колени. Младший, Фёдор, пополз к царским сапогам — целовать. Посохи опричников, больше походившие на копья, едва не впились в лицо бывшего любимца Ивана Васильевича.
— Смоковницу, дающую кислые плоды, выкорчевать надобно.
Царь говорил медленно, взвешивая не слова даже — звуки.
— Делать что с вами?
— Смилуйся, государь!
— А вы надо мной смиловались, когда письма в Новгород отсылали, в изменах Сигизмунду клялись? !
— Смилуйся!
По широкому лицу Фёдора Басманова текли крупные слёзы. Алексей Басманов, хотя и опустился на колени вслед за сыном, не проронил ни слова, только смотрел снизу вверх на государя — пристально, как никогда не осмеливался раньше.
Перед смертью не страшно; в дни самые плохие, когда душа болит и стенает, можно решиться на всё. Смерть сильнее страха.
— На всё готов, чтобы вины свои искупит! На всё, государь!
— На всё, говоришь?
Иван Васильевич чувствовал, как занемело внутри. Что это — душа окаменела, осознав, ни сколько доверчиво и оскорбительно ошибочно тянулась к этим людям? Федька Басманов, большой, весёлый, верный, как дворовый прикормленный пёс... Неужели с той же широкой улыбкой отдал бы государя своего на растерзание ляхам да литовцам? За деньги или послушав отца, умного и холодного, как гадюка под камнем? Алексея-то царь точно не разглядел, не дал Господь.
— Вот нож, Федька! Возьми его!
Опричники подобрались. Их круг стал меньше, посохи упёрлись заострёнными завершениями в грудь встающего на ноги Басманова-младшего.
— Вот мой лютый враг, Федька, смотри, в ногах у меня валяется!
