Ей кололи снотворное. Она спала и просыпалась и не понимала: день сейчас или ночь? И сколько времени прошло? Неделя? Месяц?
Постепенно боль притупилась. Можно было думать о чем-то еще.
Тата думала о превратностях судьбы: счастье может кончиться внезапно, в один день. И открыться большое горе. Как будто чья-то равнодушная рука взяла и перевернула песочные часы.
Почему? Батюшка сказал: «Надо думать не “почему”, а “зачем”». Действительно, зачем?
Нянька Анюта говорила: «Не надо ее дражнить, надо чтобы все по-ейному было».
А вот не получается все «по-ейному». Филипп умирал, и Тата умирала вместе с ним. Ее жизнь остановилась. И она хотела, чтобы все, кто рядом, тоже умирали вместе с ней. Но нет. Муж Саша предпочитал жить и чувствовать и любить живую женщину, а не бесчувственное бревно.
Тата ждала, что все вокруг замрут в отчаянии, станут рвать волосы на голове, протестуя против несправедливой судьбы. Но нет. Выразили соболезнования и пошли своей дорогой. У всех своя дорога. И оттого что у Таты дорога оборвалась над пропастью, не значит, что другие тоже должны лететь в пропасть вместе с ней. Ее задача – никому не мешать. Не грузить. Смирить гордыню. И какое счастье, что она не подожгла дом. Не взяла грех на душу. Лучше так, как есть. Заживет, как на собаке, и уйдет в прошлое. Утонет, как «Титаник».
Бедная мама Таня. Чуть не потеряла все свои ветки: и внука и дочь. Она приходила к Тате, останавливалась в ее ногах с испуганным, несчастным лицом.
Тата раскрывала глаза. Спрашивала:
– Ну, что ты пришла?
Тате хватало своей боли. Не было сил на сочувствие. У нее ни на что не было сил.
Выписали первого мая. Праздник. Какой смысл оставаться в больнице на праздник? Все равно все гуляют, кроме дежурного врача. Тата попросила у сестры-хозяйки халат и тапки. Ее вещи обгорели, превратились в хлам.
Сестра вошла в положение и дала линялый халат: на синем фоне розовые тюльпаны.
– Можно не возвращать, – разрешила сестра. Ее звали Зоя.
Тата надела халат поверх рубашки. На рубашке был черный штамп.
Обгоревшие волосы росли клоками вокруг проплешин. Пугало огородное.
В таком вот виде Тата выплыла на улицу, в весну, в праздник.
Ноги были обтянуты тонкой розовой кожей, как будто Тата горела в танке. Лицо тоже обгорело в районе глаз, и кожа гладкая, как леденец. Ни одной морщины, как будто Тата сделала подтяжку.
Зоя вышла ее проводить. Стояла квадратом, все стороны равны.
– Ты почему такая толстая? – поинтересовалась Тата.
