— Чудесно! — не удержался Эрих.
Девушка резко оглянулась. Черные узкие брови ее строго сдвинулись: кто этот человек, почему смеет мешать? Но глаза Эриха искрились таким неподдельным восхищением, что девушка смягчилась:
— Вы находите, что это не очень плохо?
— Уверяю вас!
— Что именно вам понравилось?
В тоне вопроса слышалось явное сомнение — стоит ли затевать разговор? Но Эрих этого почти не заметил.
— Все. И прежде всего даже не точность рисунка, не достоверность копии — дракон, его крылья и сверкающие глаза, поворот головы всадника, — а что-то иное, что-то неуловимо ваше... Ну вот — вот тут, где проходит сноп света, — как своеобразно! Стены-то ведь не черные, камень — он серый, а вы дали черную гуашь. Ведь это отлично! Иначе не было бы такого резкого эффекта, такой резкой разницы между ярким окном, залитым светом, и темными стенами.
Девушка, снова обернувшись, явно заинтересованно смотрела на незнакомца.
— Послушайте, вы кто — художник, случайно ставший полицейским, или полицейский, почему-то разбирающийся в живописи.
— Ну, откуда же вы взяли, что я во всем этом разбираюсь?
— Во всяком случае, я слышу замечания... как бы это... не лишенные смысла.
Эрих смущенно промолчал.
Девушка сполоснула кисточки в банке с водой и принялась укладывать разбросанные около мольберта тюбики с акварелью. Теперь уже явно желая продолжать разговор, она сказала:
— Что же, я, пожалуй, поверю вам, что это не совсем плохо.
Эрих молча поклонился и чуть принужденно спросил:
— Простите, фройляйн, вам кто-нибудь поможет донести все это?
— Куда донести?
— Ну, я не знаю... Не бросите же вы здесь все это...
— За мной заедет отец на машине, но если вам не трудно — помогите добраться до ворот парка. Сюда машины не ходят...
Яркое солнце, потоками света заливавшее витраж древнего собора, здесь, на улице, буйствовало, как весной.
Аллеи не успели расчистить, ветви деревьев после недавнего снегопада тяжелели под белым грузом, кусты совсем были погребены под огромными сугробами — от этого, несколько необычного для Саксонии обилия снега, солнце казалось еще ослепительнее. А воздух! — воздух был насыщен чем-то щемяще-дорогим, знакомым, чему и названия не подберешь...
Прищурив глаза, Эрих со стульчиком и мольбертом в руках шел след в след за художницей по узенькой тропке, которая уже начала подтаивать и была блестящей и скользкой, хотя кругом лежал рыхлый снег.
Девушка была невысокой, стройной, и волнистые пряди волос, покрытые завязанным под подбородком платочком, отливали тяжелой бронзой.
