Приятный мужик, приветливый.
— Итак, сколько лет вы были знакомы с погибшим? — отказавшись от дружеского тона, сухо, как на допросе, спросил лейтенант.
— Да лет шесть уж поди.
— Где вы с ним познакомились?
— Да здесь, во дворе, — кивнул за окно Тарас Гаврилович. Болтливость явно не была его пороком.
— Расскажите подробнее.
— Летом дело было вроде. Я двор мел, он зашел, присел на лавочку, спросил спички, папиросой угостил. Разговорились. Он сказал, что по соседству живет, недавно переехал.
— Переехал? — заинтересовался Алексей. — Откуда и почему?
Сколько лет Коростылев прожил на Красноармейской, они с майором как-то не проверяли.
— Почем мне знать? Переехал и переехал. Потом еще раз зашел, сказал, что у него в этом дворе перед войной знакомые какие-то жили.
— Знакомые? — еще больше заинтересовался Алексей. — Кто такие, фамилия, номер квартиры?
— Ничего такого он не говорил. Сказал просто, что в третьем этаже, он даже на окна их все поглядывал, привычка у него такая была, — пожал плечами дворник, доставая папиросы.
— А кто на третьем этаже до войны жил?
— Почем мне знать? Я тогда дворником не был, да и жил в другом месте, на Звенигородской. Наш дом разбомбили. — Он затянулся крепкой вонючей папиросой.
— Хорошо, а сейчас на третьем этаже кто живет?
— Да много кто, дом-то большой. Лютиковы, это справа, они три комнаты занимают, много их. Соседи их Петровы, у тех одна. Потом баба Маня с ними же. В другой парадной Тихоновы, Кострюковы, Воронин, Горловы и Лепикова с дочкой. А в следующем подъезде…
— Стоп. Вы мне их лучше напишите.
— А чего писать-то, мало ли напутаю? Ты лучше в контору сходи, они тебе по документам все распишут.
Точно. Надо будет вместо архива с утра в жилконтору сходить за списком жильцов. Вдруг кто-то из них по старым делам Коростылева проходил.
— Хорошо, — вернулся Алеша к беседе. — Зашел, значит, Коростылев к вам раз-другой, а дальше?
— А дальше что? Стал захаживать. Летом почти каждый день, зимой пореже. Он сторожем где-то работал, сутки через трое, вот выспится и на другой день зайдет. Сын у него на флоте служил, а жены и вовсе не было, так что он, как и я, бобылем жил. Одинокий, значит.
— Может, он о каких-нибудь знакомых, друзьях рассказывал? Или, может, о родственниках? Были же у него родственники?
— Кроме сына, никого. А он ни о ком и не говорил больше. О работе или о сослуживцах бывших, бывало, вспомнит, так то вскользь, к слову.
Дворник заметил его неудовольствие.
