— А как давно? — присаживаясь рядом и поправляя пальто, спросил Алексей.
— Да уж с полгода, наверное, будет. Как вы думаете, Тамара Сергеевна?
— Уж не меньше. Я его, наверное, летом последний раз видела. Жара еще была, а он аккурат вон там под акацией на лавочке сидел, один, и вроде ждал кого-то. Я ему кивнула, он мне ответил. А больше я его и не видела.
— Значит, он с дворником дружил, — убрал фотографию Алексей. — А где он сейчас, дворник-то?
— Где ему быть? У себя. Все утро снег греб, сейчас, наверное, отдыхает.
— Вон его окна, на первом этаже, возле арки. Постучите. А мы уж пойдем, спина мерзнуть начинает, зимой-то не больно рассидишься, — посетовала бабушка в мохнатой шапке, поднимаясь с места.
Кряхтя и поддерживая друг друга под локотки, старушки направились к своему подъезду. А Алексей отряхнул снег с пальто и двинулся искать дворницкую.
Короткие, в пол-окна шторы на окнах были задернуты, но Алексею с высоты своего роста было прекрасно видно кухню и сидящего за столом крупного седого мужчину. Он не спеша прихлебывал из чашки и слушал радио — в приоткрытую форточку лился тягучий голос всенародно любимой певицы Людмилы Зыкиной. Алексей поморщился, он терпеть не мог эти напевы о Волге и полустаночках. Хотя о полустаночках, кажется, пел кто-то другой.
Осторожно постучал в форточку, потом еще раз чуть громче — перекрыть поющую Зыкину было непросто.
— Тарас Гаврилович? — позвал Алексей в самую форточку.
Дворник наконец услышал, убавил звук и выглянул в окно.
— Чего надо?
— Надо поговорить. Можно войти? — Алеша решил не тыкать сразу в нос коркой.
— Заходи. Вон подъезд, первая квартира. Чего случилось? Карбюратор барахлит или свечи поменять? — спросил он, едва Алексей показался на пороге.
— Что? Какие свечи? — растерялся поначалу Алексей. — Нет, Тарас Гаврилович, я к вам по другому делу.
— По какому другому? — насторожился дворник, хмуря кустистые брови.
— По поводу вашего знакомого Коростылева Сергея Игнатьевича. — И Алексей достал удостоверение и фотографию покойного.
Тарас Гаврилович внимательно посмотрел удостоверение, потом крякнул и взглянул на фотографию.
— Я слыхал, вроде он того, умер?
— Так и есть. А вы его хорошо знали?
— Серегу-то? Да так, приятельствовали. — Дворник явно не торопился приглашать Алексея в комнату. — А теперь-то что с того?
— Тарас Гаврилович, может быть, мне все-таки можно войти? Неудобно как-то на лестнице разговаривать.
— Ладно, ступайте на кухню, только сапоги снимите, чисто у меня, — без особого энтузиазма велел хозяин.
