— Эге, да ты, как подобает скромному юноше, давно уже встал и за книжкой сидишь? — сказал Гординский. — Голубчик, налей мне чайку, смерть не хочется вставать.
Палтов налил ему стакан чаю, поставил его перед ним на стул и присел в ногах приятеля на диван.
— Послушай, Гординский, — сказал он, — а ты когда же думаешь ехать?
— Домой-то? — переспросил Гординский. — Голубчик, да на какие пенензы ехать? Вчера я просвистал все, что у меня было.
— Как это глупо, — сказал Палтов.
— Разумеется, глупо, но ведь, черт возьми, не всем же быть умниками. Умные вещи ужасно скучны.
— Поезжай скорее, — сказал Палтов, — я дам тебе денег на дорогу.
— А ты?
— Я останусь.
— Неужели надумал переехать к тетушке?
— К тетушке или нет, но мне еще нельзя уехать из Москвы, — уклончиво ответил Палтов.
— Как это нельзя?
— Нельзя. Ты знаешь, у меня дела. Адвокат говорит, что надо исполнить еще какие-то формальности.
— Врет все твой адвокат. Смотри, объегорит он тебя.
— Ну, что за вздор! он человек с репутацией. Серьезно, Гординский, поезжай скорей домой. Подумай, там ждут тебя с таким нетерпением, а ты здесь кутишь, расстраиваешь свое здоровье, тратишь деньги. Согласись, это нехорошо.
— Чудак-человек! Да ведь я ради тебя сижу в Москве.
— Ну, вот я и прошу ради меня не сидеть.
— Да что ты пристал ко мне? Ну, уеду. Не сейчас же мне торопиться на поезд? И что тебе вздумалось? Ужасно на тебя не похоже.
В дверь просунулась голова горничной.
— Можно взять самовар? — спросила она.
— Можно, — ответил Гординский.
— А вас там посыльный ждет, — обратилась горничная к Палтову. — Ведь вас Борис Петрович звать?
— Посыльный? — необыкновенно оживился Палтов. — Где же он?
— Там. Его сюда позвать?
— Пожалуйста, позовите. Ила нет, я сам.
И Палтов выбежал из комнаты.
— Это еще что за послание? — иронически осведомился Гординский, когда Палтов вернулся.
Палтов распечатал конверт, вынул оттуда небольшой клочок бумаги, на котором торопливым беспорядочным почерком было написано: «Сегодня в то же время, там же, где вчера». Подписи никакой не было.
Палтов с недоумением вертел клочок в руках. Бумага была серая, очевидно, оторванная на скорую руку от чего попало. Почерк показался ему совсем незнакомым. Но он но сомневался, что эта записка была от Алис. Пока он рассматривал ее и сетовал на Алис за ее страсть к мистификациям, Гординский вскочил с дивана, осторожно подкрался к нему сзади и, заглянув через плечо, прочел то, что было написано.
— Поздравляю! — воскликнул он. — То-то ты такой тихоней смотришь. Сидит и никуда ехать не хочет. Я думал, он это из скромности, а вот что оказывается.
