Зафира беспокоило ее нежелание близости – но не потому, что он был высокомерен или считал себя вправе претендовать на нее. Он на самом деле переживал странные чувства. Еще до того, как он узнал о ее беременности, ему нестерпимо хотелось вернуть ее в свою жизнь. Заняться любовью еще хоть один раз.
Зафир не всегда понимал, что с ним происходит, но много месяцев внутри его бушевал шторм, который утих на время, когда Ферн сидела рядом с ним в машине. И вот волнение охватило его с новой силой, когда она схватилась за его локоть, и на ее пальце блеснуло кольцо.
У Ферн были сомнения насчет возобновления близости с Зафиром, и он не мог винить ее в этом. Он уже обещал ей, что она не потеряет из-за него работу и не забеременеет, и нарушил это обещание. Если Ферн предпочтет ночевать в разных комнатах, пока не научится доверять ему, он должен быть готов принять ее условия, хотя и будет нелегко.
– Выше нос, – сказал Зафир, чтобы она не грустила в присутствии его родных. – Ни ты, ни я не будем оправдываться за то, что зачали ребенка вне брака.
– Постараемся… Я рассматривала рисунок на паркете. Этот дом великолепен!
По сравнению с дворцом в К’Амаре это была конура, но Зафир промолчал. Если бы слуги ненароком услышали подобную ремарку, то подсыпали бы ему в еду мышьяк. Но Ферн заставила его посмотреть на вещи иначе.
– Я думаю, ты будешь мне прекрасной женой, Ферн, – сказал он, когда они подходили к дверям музыкального зала. – Благодаря тебе я вспоминаю, что нельзя принимать радости жизни как само собой разумеющийся факт.
Мистер Пибоди открыл дверь, чтобы выйти из зала с пустым подносом, но пропустил Зафира и Ферн вперед.
От волнения она крепче вцепилась в Зафира. Он окинул взором старинную мебель и шелковые коврики, и веселые огоньки в белом камине, и золотисто-зеленые гардины, защищавшие дом от ненастной ночи. Это был самый счастливый уголок в его детстве, ибо здесь вся семья собиралась вместе.
Два человека, ожидавшие их в чопорном молчании, были явно не рады. Уже одно то, что Зафир привел в дом женщину, было странно, так он еще и разместил ее в своих личных покоях, а это уж совсем за гранью приличия. Недаром мать хотела поговорить с Зафиром сразу по его прибытии. Она всегда первая предчувствовала скандал и, несмотря на собственную небезупречную репутацию, всегда первой старалась восстановить мир.
Дед Зафира сидел в любимом кресле. На нем был темный костюм, оттенявший золотую цепочку карманных часов. Мать Зафира надела длинную черную бархатную юбку и накрахмаленную белую блузку, и лишь пышный бант на воротнике немного смягчал ее строгий облик. Она не сломалась, когда умер отец Зафира. Скорее наоборот – стала еще жестче.
