«Но это неправда!» — хотелось ей крикнуть той, которой не было.
— Я не мог… — сказал мальчик. — Я не знал, что сказать. Я… не могу говорить то, что меня заставляют. Я как бы обнял ее. И заснул.
— И что? — заставила себя произнести Мария. — Ты считаешь, что она сознательно бросилась под машину?
— Нет! — Мальчик явно испугался. — Вовсе нет. Она очень любила одну лужайку за полем, очень милую. Я думаю, она шла туда. Посидеть и подумать. Ну, она вообще любила думать. Там был ручеек. То есть он, конечно, до сих пор там. Я хочу сказать, ручеек. — Он коротко нервно рассмеялся. — Но она совсем не смотрела по сторонам. Потому что ей было грустно и тяжело.
— Ты хочешь сказать, что если бы ты тогда сказал ей, что любишь, то этого бы не случилось? — Мария сама слышала, до чего холодно звучит ее голос.
— Думаю, да. — Мальчик встал и подошел к окну. — Самое ужасное, сказал он, обращаясь к каштану, — что мне кажется, я любил ее. Просто не мог сказать. Но я думал, она понимала.
— Так бывает со многими, — сказала Мудрая Женщина.
— Это я виноват? Вы считаете, что я виноват?
— Нет, — заставила себя произнести Мария.
Мальчик отвернулся от окна и благодарно посмотрел на нее. Отвратительно благодарно. Мудрая Женщина спасла его от бессонницы? Даровала ему прощение? Спасла его юное сердце и скоро он сможет снова полюбить?
— Спасибо, — прошептал он.
Они стояли молча.
— Наверно, мне пора, — сказал он и вышел.
Его шаги еще не утихли на гравиевой дорожке, а Мария подошла к телефону и позвонила мужу.
— Я просто хотела услышать твой голос, — сказала она. — Вечером я тебе расскажу кое-что.
И всю ночь они обсуждали невыносимое: Ина считала, что ее никто не любит. Они прокручивали в голове каждое воспоминание, каждый эпизод.
— Но в семнадцать лет часто так кажется, — утверждал муж. — Так кажется.
— Я не разрешила ей поехать летом в конноспортивный лагерь, — говорила Мария. — Я оставила ее как-то, когда она была маленькая. Может быть, она чувствовала себя лишней, когда родился Джон.
— Бедный Джон, — сказал муж.
Они долго не могли уснуть от осознания своей вины.
* * *
Вот твоя комната. Это священное место.
Ни к чему здесь нельзя притрагиваться.
Я могу здесь сидеть часами.
Я произведу тебя снова. Каждое воспоминание, каждое твое слово, каждую фотографию, все, что напоминает о тебе, я возложу на высокий пьедестал, и молния вселит в тебя жизнь.
Нельзя, чтоб ты исказилась. Я хочу войти в сознание всех знавших тебя и посмотреть, какая ты там. Ты не можешь защитить себя сама. Даже в моей памяти ты не та, какой была.
