Между тем, равнодушно съев свой обычный завтрак, одетый в рубашку и брюки, он сосредоточенно ждал сигнала Хосе из-за сарая с инструментом — быстрого взмаха руки по направлению к верхнему окну. Целых два дня вынужденной разлуки это было единственным средством общения между ними. Этот энергичный обнадеживающий жест, наполненный смыслом и симпатией, оказывал целительное воздействие на сердце мальчика. Он знал, что Хосе его не забыл. Этого было достаточно. Что бы с ним ни случилось — приступы болезни, исполнение ужасных угроз Гарсиа, даже гнев отца — ничто не имеет значения, если Хосе остается его верным, его любящим другом.
Было уже почти десять часов. Хосе, разравнивая граблями размытую дождем подъездную дорогу, начал медленно перемещаться в сторону сарая, за которым его не могли увидеть из окон нижнего этажа. Сердце Николаса забилось в радостном ожидании, но тут в коридоре раздались шаги, и почти сразу же дверь распахнулась, впуская отца и профессора Галеви. Мальчик настороженно развернулся, вспыхнувший на его лице румянец придавал ему виноватый вид.
— Доброе утро, дитя мое, — приветливо кивнул Галеви.
— Доброе утро, сэр, — ответил Николас. — Доброе утро, папа.
Последовало молчание, показавшееся мальчику зловещим. Его взгляд метался от отца к доктору и обратно.
Консул кашлянул и сдавленно заговорил:
— Николас, раз уж нам выпало счастье принимать у себя профессора Галеви, я попросил его осмотреть тебя, чтобы я мог быть спокоен по поводу состояния твоего здоровья. — Он бросил взгляд на Галеви. — Как я понимаю, мне лучше оставить вас вдвоем.
— Не беспокойтесь, дружище, мы отлично поладим, — быстро ответил профессор, и, дождавшись, когда за консулом закрылась дверь, тем же игривым тоном обратился к Николасу: — Кое о чем мы даже папе не хотим рассказывать. А теперь, мой мальчик, ложись на кровать, и мы сможем поговорить без помех.
Николас недоуменно смотрел на профессора. Привычный к врачебному ритуалу, производимому над его хрупким телом — профессору действительно случалось его осматривать — мальчик на этот раз был неприятно удивлен странной манерой доктора. Когда он послушно улегся, то сразу понял, что осмотр, манипуляции со стетоскопом, все эти постукивания и прощупывания, сопровождаемые успокаивающим бормотанием и выверенными жестами, были всего лишь умело поставленным спектаклем, призванным развеять подозрения. Его опасения подтвердились, когда Галеви наконец встал и, закрыв обе ставни, воскликнул:
