Консул застонал и так сжал кулаки, что ногти впились в ладони.
— Вы полагаете, что Николас был серьезно травмирован?
— Боюсь, что травма действительно имела место, — сдержанно ответил Галеви. — Насколько она серьезна, мне предстоит выяснить.
— Выяснить?
— Разумеется. К моему великому сожалению, я вынужден подвергнуть вашего сына психоанализу.
Охваченный внезапным смятением, консул отшатнулся.
— Но послушайте, — запинаясь возразил он, — он же совсем еще ребенок, и он так расстроен, так уязвим…
Галеви холодно посмотрел на него.
— Вы сомневаетесь в моем профессионализме?
— Нет, нет, друг мой… Но… Только если вы считаете это необходимым.
— Крайне необходимым! — уязвлено бросил профессор. — Только зондированием подсознания мы сможем выяснить, что произошло в течение тех опасных ночных часов.
— Подождите, Галеви, — консул схватился за голову.
— Бросьте, друг мой, — сказал Галеви с покровительственной жестокостью. — Мы-то ведь уже не дети.
— Нет. — Брэнд подавленно опустил глаза. — И тем не менее… Вам известно состояние моего здоровья… И то, что я пережил крах моего брака… Постоянное напряжение, связанное с моим служебным положением… Длительные творческие усилия, направленные на мой литературный труд… И над всем этим — всеподавляющая любовь к моему сыну…
— Уверяю вас, я проявлю максимум сострадания, — сухо прервал его Галеви. — У меня есть опыт.
— Я доверяю вам, друг мой, — с трудом вымолвил Брэнд, страдание которого грозило перерасти в исступление. — Наглая, бессовестная дерзость этого парня — вот что меня бесит.
— Вы не уволили его? — быстро спросил Галеви.
Консул, зажмурившись, помотал головой.
— Хорошо, — одобрительно вымолвил профессор. — Мы, конечно, подвергнем его крайне тщательному допросу. Кроме того, мне необходимо допросить ваших слуг. Вы не возражаете?
— Нет. Это чудесная пара. Но тот, другой… Хосе…
Произнеся ненавистное имя, консул окончательно потерял контроль над собой. С вылезающими из орбит глазами, он подался вперед, яростно стукнул кулаком по ручке кресла и закричал:
— Он должен быть наказан!
Наклонив голову, профессор вонзил в него прощупывающий взгляд. Потом откинулся в кресле и соединил кончики пальцев; странная улыбка заиграла в складках его желтых щек — улыбка того, кому известны позорные тайны людей, избранного свидетеля их притворных личин, хранителя душ.
— Несомненно, друг мой… Вы правильно сделали, что вызвали меня.
