Журавлев обрадованно улыбнулся и, нашарив в чемоданчике какой-то порошок, зажег его в чашке для бритья. Яркое, голубое при дневном свете пламя стремительными брызгами поднялось в небо, и с палубы парохода в ответ долетели благодарные аплодисменты.
«Ах вы, губки греческие, — с удовольствием подумал Журавлев, — никаких пограничных миноносцев, патрулей, катаешься себе, как полноправный буржуй, и ни одна из этих набриолиненных голов не сможет себе представить, что по их морю плавают советские граждане».
Потянувшись, он быстро разделся и, дрожа от холода и восторга, бухнулся головой в зеленоватую воду, переливавшуюся под солнцем.
— Брррр… Фррр… Чудесно-о…
Пора было подниматься и лететь дальше. В пустых желудках выл голодный ветер, но нельзя было и думать о том, чтобы застрять где-нибудь вблизи границы.
Через несколько секунд разбуженные Борис и профессор, даже не успев умыться, с сожалением увидели, как Журавлев, еще мокрый и красный, с капельками воды, дрожавшими на подстриженных усах, полез в чемоданчик за новой и последней порцией драгоценного твердого гелия.
Голодные и уставшие, они неслись целый день по сияющему небу Средиземноморья. Внизу под ними звездами, черепахами, причудливыми серыми пятнами проплывало множество островов. Изрезанный, как лист папоротника, берег снова сменило море. Наконец появилась холмистая полоса земли. Как порядковая карта на занимательной лекции по ранней истории человечества, прошла древняя колыбель европейской культуры — Греческий архипелаг, Греция, за ней показалась Италия.
Но теперь под древними руинами грохотали подземные поезда, над ними дрожали радиоволны, гудели двигатели аэропланов. Аэростат Журавлева уже наткнулся на несколько встречных воздушных путешественников, но не вызвал никакого удивления. К вечеру гондола аэростата медленно плавала над огромным городом, будто выискивая, куда спуститься.
Борис, волнуясь, смотрел вниз. Он сразу же узнал город по прославленным полукруглым развалинам Колизея, которые выглядели довольно жалко рядом с вызывающей гигантской статуей напыщенного лысого человека в римской тоге. Борис узнал и человека, которого изображал памятник. С внезапным гневом он смотрел на каменные черты Муссолини, и его еще детская рука сжималась в крепкий кулак.
Когда начали зажигать огни, они спустились на небольшой аэродром в окрестностях Рима.
— Следи за профессором и не отставай от него, — шепнул Журавлев Борису, высматривая место для якоря.
