Карина Назаровна усердно кивала, внимая монологу писателя. Журковский пожал плечами.
— Ты, Гоша, какой-то озлобленный сегодня… Случилось что-нибудь?
— Случилось? У меня все уже давно случилось. Как Горбачев к власти пришел, так и случилось.
— Что ты имеешь в виду?
— Я? Знаешь, Толя, я теперь что-то по коммунистам тосковать начал.
— Ты?!
Журковский усмехнулся. Крюков в восьмидесятые годы вылетел из Союза писателей за антисоветскую деятельность. Правда, дальше этого репрессии не пошли, видно, не очень опасен был Крюков, и деяния его не представляли угрозы для безопасности государства. А Союз писателей — он просто на всякий случай обезопасил себя, дистанцировавшись от скандалиста и матершинника, каковым в те годы был Гоша Крюков.
— Да, я. При всей моей ненависти к советской власти начал по ней тосковать. Не по ней, точнее, а по тем людям, которыми я был окружен. Понимаешь меня?
Гоша сосредоточился только на Журковском, полностью игнорируя всех остальных, сидевших за столом.
— Прости, не понимаю.
— Все ты понимаешь! — Крюков схватил со стола бутылку, в которой водки оставалось только на донышке, выплеснул в свою рюмку и быстро выпил, не закусывая.
— Все понимаешь, — повторил он. — Только сформулировать не можешь. Или не хочешь. Тебе что, нравится твоя нынешняя жизнь? Только честно скажи нравится? Как на духу? А?
— Если человек говорит, что ему все в жизни нравится, значит, он фактически умер, — ответил Журковский. — Он мне неинтересен. И сам себе неинтересен. Если он не хочет ничего в своей жизни изменить…
— Ай, брось ты свои интеллигентские выверты! Осточертело! Пустая болтовня! Сотрясение воздуха! Сколько лет живу в этой стране, в этом Городе, столько и слышу эти Фразы. Да, Фразы. С большой буквы. А ни хрена не стоит за этими вашими фразами. Все просрали, и свою жизнь, и свою родину… Только фразы остались. А вам больше ничего и не надо! Вот ты, Толя. Говоришь — если человек не хочет ничего изменить, он неинтересен… А сам-то ты — что хочешь изменить? Да ладно — «хочешь»! Хотеть мало. Надо ведь действовать. Что ты думаешь менять? Что ты можешь? Ты, помнится, хотел уехать. Почему же здесь сидишь? А, Толя? Объясни мне, почему ты остался!
— Пойдем-ка, Гоша, в магазин, — сказал Журковский. — А то, знаешь, сейчас на личности съедем… Нам это надо?
— Верно.
Крюков посмотрел на пустую бутылку.
— Пойдем в магазин. Так всегда было и всегда будет. Все разговоры о судьбах мира заканчиваются походом в магазин. Конечно… Ну идем, чего тянуть. Галя! — Крюков посмотрел на хозяйку дома. — Ты не против того, чтобы мы усугубили?
