кругах города Запыльевска Тимохой. Он ворочался, вставал, мешал жене и
сыну, курил у окна, вслушиваясь в темноту южной ночи. Где-то у освещенных
желтым светом луны сопок дремотно бурчало Галилейское море… В небе уже
тухли звезды, эти немые спутники вечности, когда Тимоха заснул.
Тишину солнечного декабрьского утра со щебетом ласточек за окном (вот,
оказывается, та теплая страна, где зимуют ласточки, о которой рассказывал
когда-то учитель зоологии) нарушил возникший как черт из табакерки юркий
маклер. Под окном пыхтела и стреляла мотором пластмассовая машина
неизвестной марки, и шофер в шапке «горный обвал» кричал что-то гортанным
иностранным языком вдогонку дяде Осе. На все крики маклер отвечал
короткими фразами, сразу засевшими в Тимохиной голове, «Каха-каха» (так-
так) и «игие беседер». По выражению лица и визгливому голосу маклера
Тимоха пытался понять, что означают эти слова, но, так и не осилив смысловой
нагрузки, стал распихивать нехитрый эмигрантский багаж по пластмассовому
кузову автомобиля. Дядя Ося дал сигнал к отправке и, стрельнув бензиновым
облачком, машина, грохоча довоенной сковородой, бесстыдно вылезшей из
матерчатого баула, медленно поползла в гору, на вершине которой находилась
обещанная дядей Осей обитель. Минут через двадцать олимовская процессия
остановилась у лишенного архитектурных излишеств трехэтажного строения.
Маленькие зарешеченные окна и горький серый цвет стен делали его похожим
на «Дом скорби».
У входных покосившихся массивных дверей висел облупившийся херувим
(наверное, дом знал и лучшие времена). Привычный к людским переездам,
равнодушно наблюдал он, как летят на розовеющий утренний асфальт
Тимохины пожитки. Вскоре «Горный обвал» хлопнул пластмассовой дверью
своей колымаги и исчез в тесных лабиринтах нижнего города.
Дядя Ося игриво поддел тупоносым башмаком антикварную сковородку, и,
подхватив фибровый чемодан с карандашной пометкой «Рабочая обувь»,
скомандовал: «За мной!»
Так Тимоха оказался у двери, выкрашенной в ядовито-зеленый цвет.
Прочитав на лице клиента явное недоумение, посредник объяснил, – «Раньше
здесь жил натуралист-ботаник, оттого и цвет такой», но, заметив, что такое
объяснение малоубедительно, Ося саркастически добавил – «Э, биджук, ты что,
не мужчина, «кистачка» возьмешь и сделаешь под «арэх».
В прихожей оборотистый посредник, косясь на золотые часы, спрятанные в
густой шерсти здоровой руки, потребовал свой маклерский процент, и под «Зай
гезунд» бесшумно испарился. Тимоха втащил свои баулы и фибровый чемодан
