в салон. Открывшаяся семейству картина была весьма печальной.
Ядовито-зеленый цвет (цвет жизни) свирепствовал повсюду: двери комнат,
кухонный холодильник, газовая плита, платяной шкаф и даже тряпка,
служившая входной дверью в душевую – все носило этот жизнеутверждающий
цвет. Из обещанной мебели – колченогий стол, два стула викторианской эпохи и
чудо электроники 30-х годов – выкрашенный в вызывающе желтый цвет
немецкий радиоприемник «Грюндик».
Выгоревшие стены со множеством дырок разных диаметров свидетельствовали
не то о террористическом акте, не то о бывшем изобилии произведений
изобразительного искусства. То тут, то там висели картинки из «Плейбоя» с
надписью по-русски «Их нравы». Завершала композицию огромная надпись
цвета ультрамарин «Тайм Нью Роман – Richard Avedon». За окном «тихой
обители» открывался захватывающий вид на общественный туалет, силуэт
которого размывал набросившийся на город дождь.
В заботах первых дней пробежала неделя. Как-то сырым промозглым
вечером Тимоха вспомнил, что не хлебом единым жив человек и принялся
налаживать «Грюндик» для приема эфира. Наторенный практикой бдений у
радиоприемников и спидол, он вскоре вышел на местные радиостанции, певшие на языке, из которого Тимофей улавливал только знакомое от дяди Оси
«Каха-каха» и «Йегие беседер». Их в свою очередь перебивал голос муллы,
заунывно тянувший «Аллах акбар». Освоившись с местным эфиром, Тимоха
перешел к коротковолновому. Где-то между городами Варшава и Москва сквозь
треск и шум эфирных помех прорвалась песня:
«Когда зажигаются звезды в небе ночном,
Память непрошеным гостем входит в мой дом»
Трудно передать сюрреалистичность этой картины. Дождливый вечер. Чуждое
уху «Йегие беседер»… Завывание муллы. И Т. Дудиков, вчерашний ловец
вражьих станций, а сегодня человек, лихорадочно пытающийся задержать
русские слова на германском «Грюндике».
«В эти минуты твои оживают глаза,
В них, как и прежде, невольно таится слеза..»
И снова треск помех заглушали слова певца.
«Я приглашу на танец Память,
И мы закружимся вдвоем,
И вместе с нами, вместе с нами
Помолодеет старый дом.»
– Мой уже не помолодеет, – грустно сказал Т. Дудиков ускользающему в треске
помех певцу. Старый дом, да и не дом вовсе, а так, крохотная малосемейка,
была сдана Тимохой по описи жилкоммунальной конторе N5. К вечеру в ней
уже жил какой-то угрюмый субъект. И дороги туда, где, -
«Кружатся даты,
Свечи горят
В рамке багетной
Опять оживает твой взгляд», – мне уже нет.
