— Голова болит?
— Нет, — ответила Пума и не узнала своего голоса.
— Это очень хо-ро-шо-о, деточка. Замечательно.
Пума открыла глаза. Светило солнце, кроме этого сначала ничего разглядеть она не могла. Немного погодя, сквозь вспышки и пятна в глазах, она увидела человека. Что-то такое белое. Белая одежда. Седая голова. Косички длинные над ушами — значит, индеец. В косичках перья, тоже светлые. То ли у орла из хвоста, то ли совиные. Совиные — точно.
Серые с мелким бледным рисунком.
— Теперь, — говорил белый индеец, снимая мокрую тряпку у нее с головы, – поправим тебе спинку. Ложись, деточка, на бочок. Только медленно.
Пума повернулась, и все поплыло. Земля поехала, встала боком, и она вцепилась в эту землю, чтобы не скатиться. Совиные Перья присыпал рану на спине каким-то порошком прямо через дыру в рубашке.
— Больно не будет, сейчас станет легче, — легче ей не стало, рана была глубокая.
— Пум-Пум, выпей-ка, — он протянул ей кружку. Пума глотнула. Дурнота исчезла.
— Откуда ты меня знаешь? Я тебя раньше никогда не видела, — сказала она.
— Видела, но не помнишь, — индеец сел рядом с Пумой, и она его могла теперь разглядеть лучше. Узкие карие глаза, темное лицо, белые брови, седые волосы, куртка из лосиной кожи и белые штаны. Странный, совсем незнакомый человек.
— Как тебя зовут? — Пума приподнялась на локте.
— Недавно дети дразнили меня Звенящей Сосулькой. Но все местные обычно называют меня Мертвой Совой. Считается, что я тут вроде духа или мелкого божества. На самом деле это не совсем так. И настоящее мое имя Улаф.
— Сова, но ты живой. Почему тебя так назвали?
— Понимаешь, Пума… Появляюсь я очень редко, и иногда потом находят меня… вернее, мои бренные останки. Так уж получается. Добрые люди их пытаются похоронить.
Сжечь по всем правилам либо закопать. Зависит от обычаев. Но, как правило, не успевают. Хотя, это ни на что не влияет, я предпочитаю кремацию.
«Разум Совы не вернулся с охоты, — подумала Пума, — он слишком стар. Жалко.
Такой добрый и лечит хорошо».
— Деточка, я полагаю, что ты думаешь…
Пума посмотрела в глаза старика, и глаза эти были абсолютно ясны. У него было некрасивое и очень хорошее лицо. Старик сумасшедшим не был.
— Ты знаешь, киса, что было с тобой прошлой ночью?
Залезаешь, значит, в незнакомое дупло. И потом раз-раз, отряд королевских пехотинцев становится пылью дорожной и безвестно исчезает в сосновом бору. Тебе, деточка, очень тяжело все это вспоминать, извини, — он погладил ее по голове.
