— Я запустил их, пока тебя не было. Народец вроде бы честный.
— Не сопрут, — успокоил его Данила. — Они еще слова такого не знают!
— Скоро узнают, — протянул Илья мрачно, — многое узнают. Нагрузившись, довольные гиляки уехали. На следующее утро будто по их сигналу к амбару с двух сторон — по Иману и Татибе — спустились целые флотилии. Илья присмотрелся, покрутил головой:
— Пустые едут, налегке.
— Еще бы! Это я должник, все разгребут. Но разгребли меньше половины. Данила внес несколько прямых ивовых прутьев. Глаза гиляков молча остановились на нем. Данила усмехнулся:
— Вы знаете, я торгую честно. И я вижу: вы торгуете честно. Даже самый честный человек может что-то забыть. Он взял прутик, другой рукой вытащил из кармана нож. Гиляки вытянули головы/ зашептались. Русское шаманство?
— Долг каждого будем вырезать ножом на прутике. Колечками! Соболи — прямо, вот таким значком, чернобурки — волнистой линией, шкура барса — линия с зазубринками, зубчиками. Ясно? Теперь делаем вот так. Он ловко распорол прут вдоль на две половины. Гиляки зашептались, кто-то догадался, другие переспрашивали друг друга.
— Половину этой долговой палки беру я, другую половинку, например, Хотога. Теперь ни я не забуду свой долг, ни он. У него ведь на палке те же зарубки, что и у меня. Гиляки кивали. Глаза, прикрытые тяжелыми веками, раскрылись шире, заблестели. Есть торговцы нечестные, есть хитрые, есть злые. Недавно появился еще и добрый — этот большой и сильный, который побил и прогнал жестокого нойона, отнял у Ген Дашена маленькую Хенгу. Когда гиляки уехали, на прежнем месте остался Хотога. Он с тем же невозмутимым видом попивал чай, курил. Его морщинистое лицо напоминало печеное яблоко. Он горбился еще больше, покашливал. Данила ерзал на месте от нетерпения.
Вежливость вежливостью, но пора и честь знать. Хорошо сидеть у огня зимой, когда за окном вьюга, а на теплой печи чайник свистит, но сейчас разгар лета, надо спешить, работы невпроворот.
— Что будешь делать дальше? — спросил Хотога в который раз.
— Жить, — ответил Данила. — Бог не выдаст, свинья не съест. Гиляк отложил трубку. Глаза его были погасшие.
— Плохо сплю. Скоро уйду в небесную тайгу, там много-много зверей, а в реке всегда рыба. Жалею, что мало пожил, когда пришли русские. Я еще Невельского видел! С ним хорошо. Вы не уходите, как ушли в прошлый раз. В лице гиляка проступило сомнение. Он тяжело вздохнул, сказал, будто решившись на что-то важное:
