Тем же вечером он пересказал этот случай Левкону, Эвмену, Никию и Филоклу. Они сидели у небольшого костра, в стороне от саков, которые были тихи и держались обособленно.
— У него в голове мякина, — сказал Никий. Потом посмотрел на Левкона. — Прости. Я знаю, что он твой друг, но он дурак. Он это заслужил.
Левкон выглядел несчастным.
— Мы товарищи с детства. Он всегда получал, что хотел; ему трудно сейчас измениться.
Никий криво усмехнулся.
— Не так уж трудно.
Левкон опустил голову на руки.
— Я чувствую, что подвел тебя, гиппарх. Но — я должен это сказать — ты не должен был бить его. Он гражданин. После первого учителя его никто никогда не бил.
Киний старался держать себя в руках.
Заговорил Филокл:
— В Спарте его бы убили. На месте.
Левкон не скрыл потрясения.
— За такую мелочь?
Филокл пожал плечами.
— Неповиновение — яд для войска.
Левкон взглянул на Эвмена, но тот не смотрел ему в глаза.
— Он из тех забияк, кто готов по любому поводу показать нож в винной лавке. Я видел, он это делает. — Эвмен посмотрел на Никия, потом на Левкона. — Он мне не нравится.
Киний подался вперед.
— Дело не в этом. Нравится, не нравится: военачальник должен быть выше этого. Я по опыту знаю, что неповиновение — чума, которая начинается медленно, но распространяется быстро. — Он протянул руки к костру, чтобы согреть, наклонился так, что локтями уперся в бедра. Ему было холодно, болели плечо и костяшки пальцев, и он даже думать не хотел о том, как повредил своим отношениям со Страянкой — или вообще с саками. — Он оскорбил саков. Оскорбил меня. И не выполнил прямой приказ. — Киний потер подбородок. — Я человек суровый. Наемник. Может, стоит напомнить вашим людям об этом. — Потом он вздохнул. — Но мне не следовало поддаваться гневу.
Левкон скорее недоумевал, чем понял что-либо.
— Что я скажу его отцу? — спросил он, прежде чем уйти в темноту.
Филокл смотрел ему вслед.
— Полагаю, госпоже Страянке это не понравилось.
Киний кивнул.
Филокл покачал головой.
— Ты поступил правильно. Что еще ты мог сделать?
Киний потер руки.
— Ты философ. Вот и скажи.
Филокл покачал головой.
— Я в первую очередь спартанец, а уже во вторую философ. Я бы, пожалуй, его убил.
Киний устало кивнул.
— Странно. То же самое сказала Страянка. Что если ударит человека, то убьет его. Чтобы не оставлять за спиной врага — так я ее понял.
Эвмен сказал:
— Они даже детей своих не бьют. — Он пожал плечами. — Правда. У меня была сакская нянька. В войне или в состязаниях все средства хороши. Но не ради послушания. — Он задумался так надолго, что Никий успел подбросить в костер охапку дров, потом сказал: — Не думаю, что у них вообще есть слово «послушание».
