Дедушка говорит, что я не похож на других Дарклингов, что я — хороший. Но я уверен, что это только из-за нашей веры, которая направляет меня на истинный путь. Если бы у меня не было этого, я уверен, я бы не оказался на этом пути. Хищник всегда там, таящийся внутри меня, вожделеющий, голодный. Но это не единственная часть меня, у которой есть желания: человеческая часть меня тоже жаждет. Я смотрю на Кэтрин долгим взглядом, наблюдая, как она развязывает волосы, позволив им упасть свободными, коричневыми волнами на ее узкие плечи. Эрик улыбается.
— Ты никогда не сможешь быть с ней, — мягко говорит дед. — Я беспокоюсь не только из-за твоей безопасности, но и из-за ее. Ты же знаешь, что желания внутри тебя, греховны, Эдмунд.
Я пристыжено уставляюсь на пол. Мой отец изнасиловал мою мать, поэтому я точно знаю, на что я способен. Я ненавижу тот факт, что его кровь течет в моих жилах. Но я никогда не трону Кэтрин!
Дед тянет меня подальше от окна.
— Ты голоден?
Я киваю, усаживаясь за кухонный стол, пока дед достает нож и стакан из шкафа. Он кивает в сторону банки с мертвыми бабочками на столе.
— Ты измельчишь немного для меня? — спрашивает он.
Я снимаю перчатки и откручиваю крышку, вывалив несколько бабочек с серебристо-голубыми крыльями в каменную ступку. Я начинаю перемалывать их пестиком в мелкий порошок. Мой дед подмешивает их в Святую воду в течение многих лет, в соответствии с решением Гильдии, чтобы горожане были спокойными. Нелегко быть заключённым внутри территории обнесенной стеной, и не сойти с ума через некоторое время, так что это для их же блага. Я высыпаю порошок в небольшой горшок.
— Этого должно быть достаточно, — говорит дед, садясь за стол. Он закатывает рукава его темной туники, обнажая его руки. На его руках порезы: некоторые старые, некоторые свежие. Он режет свою руку ножом и льет кровь в бокал. Ржавый запах щиплет мне ноздри. Он наполняет стакан до краев, прежде чем передать его мне. Я жадно пью.
— Помедленнее, Эдмунд, — говорит дед. — Это все, что ты получишь на этой неделе.
Я заставляю себя перестать хлебать кровь и попытаться смаковать ее, но это трудно, когда я голоден. Тепло распространяется по моему языку, пробуждая мои вкусовые рецепторы. Кровь обладает легким, горьковатым оттенком, который мне не нравится, но в любом случае — это хорошо. Я ставлю пустой стакан на стол и вытираю губы тыльной стороной руки, покрытой шрамами. Они по-прежнему выглядят просто ужасно, даже спустя столько лет. У Дарклингов имеются удивительные способности к регенерации, и у меня в какой-то степени тоже — эти раны убили бы человеческого ребенка.
