В хозяйстве хуторском порядок, уж несколько дней, а то и седмиц Купава одна проживет, тем более охранник у нее сильный – Харитон.
После обеда запоздалого Первуша заявил:
– Покину тебя ненадолго. Мыслю – седмицу. Харчи у тебя есть, с хутора не уходи никуда. Здесь у тебя защитник есть – волк. А в лесу или в селе любой обидеть может.
Купава замерла с ложкой у рта, опустила ее в миску.
– Ты не отлучался так надолго.
– Дело у меня важное.
– Не зазноба ли завелась?
Ох ты, Господи! Он и подумать не мог, что сестра названая ревновать его станет. Вот уж девичья натура!
– Выбрось дурь из головы, нет у меня никого, – буркнул Первуша.
Ну да, беспокоится. Если Первуша женится, с хутора уйдет, не его хозяйство, Купавы. А ей опять одной нужду мыкать. Самой замуж рано, в года не вошла, но ситуацию понимает.
– В дорогу харчи собрать? – проявила заботу Купава.
– Сам прокормлюсь, – поднялся из-за стола Первуша.
Щей миску с трудом доел, а кашу вовсе не хотелось, аппетит пропал. Дело задумал благородное, но трудное, с непредсказуемым исходом. Если пойдет что-нибудь не так, брата погубить может и сам в плен угодит или погибнет. Басурмане – народ жестокий по отношению к иноверцам. Состояние тревожное, в животе пустота, волноваться начал. На ночь под подушку сушеной валерианы сунул, чтобы выспаться.
Утром встал с первыми лучами солнца, вышел тихонько во двор. Волкодлак сам подошел. Первуша присел на корточки перед ним:
– Харитон! Седмицу, а то и поболее меня не будет. На тебя надеюсь, что Купаву никто не обидит. Из друзей-приятелей у меня один ты. Не подведи.
Волк посмотрел в глаза Первуши, потом голову отвернул. У зверей не принято глаза в глаза смотреть: признак враждебности, агрессии. Видимо, просьбу Первуши понял. Как только волкодлак отошел, подкатился Пострел. Все же побаивался щенок волка, хоть и не обижал он его. Первуша потрепал щенка по загривку:
– Ты тут не ссорься с волком, мирно живите.
По тропинке в лес зашел, в укромном углу обратился в стрижа, взмыл в небо, описал круг над хутором. А потом в полуденную сторону. Путь уже знакомый. По весне пешком его проделывал, на днях пролетал. К полудню внизу село Мамоново осталось, узнаваемые с высоты избы Шигона и Нифонта. Потом Елец, дальше тоже виденная дорога. А уж как Ведьмин лес показался, опустился у пожарища, к могиле Коляды. Все стоит ровно в том виде, как Первуша оставил. Жители окрестных сел не ходят, зная о смерти Коляды. Баяли – ученик его в избе сгорел. А еще боялись нечистой силы в лесу. Когда знахарь жив был, нечисти и нежити спуску не давал. А ноне за грибами и ягодами ходить опасались, были нежелательные встречи. Посожалели уже не единожды о смерти Коляды, да сделанного не вернешь. Первуша из стрижа в человека обратился, присел около могилы:
