Наутро сир де Буанер поднялся с ложа, оделся и, покинув опочивальню, вышел на галерею, которая смотрела во внутренний двор, и первое, что он увидел во дворе, была свинья удивительных размеров, но такая тощая, будто состояла из одних костей и шкуры; ее изодранные уши свисали до земли, а морда была такой изнуренной, словно ее семь лет не кормили. При виде этой свиньи сир де Буанер испытал великое удивление. Он посмотрел на нее без всякого удовольствия – такой она была уродливой – и крикнул своим людям: «Эй, спустите собак! Я хочу, чтобы эту свинью затравили и съели!» Слуги поспешили отворить псарню, а свинья издала истошный вопль и пристально взглянула на сира де Буанера, который стоял подле дверей спальни, облокотившись о перила галереи. С этого мгновения свинью больше никто не видел, ибо она растаяла в воздухе. А сир де Буанер в глубокой задумчивости вернулся в спальню и сказал жене: «Полагаю, что я видел сегодня своего вестника. Теперь я раскаиваюсь, что спустил на него собак, ибо он предупреждал, что стоит мне его обидеть, и я его потеряю». Так и вышло, и никогда более не появлялся Апелес в замке сеньора де Буанера. А меньше чем через год рыцарь скончался, упокой, Господи, его душу.
Такую историю рассказал наш гость; когда же он закончил, наш господин сказал: «Да, уважения и почета достоин человек, который добивается своего, невзирая на страхи и предостережения всякого рода; если бы не такие люди, давно иссохла бы наша слава, как сено, и погибло самое имя доблести». Гость на это: «Когда кого-то хвалят, но не торопятся ему подражать, это значит, что в похвалах мало искренности». Наш господин спрашивает, о чем это он толкует. «Я надеюсь, – отвечает тот, – мои слова не покажутся оскорбительными, ведь я забочусь о вашей чести, пока вы сами не избавите меня от этой заботы. Я слышал, что вы обещали своим людям большую ловлю, как в прежние времена, и они, услышав это, были в несказанной радости, ибо им давно не доводилось ни потешить себя, ни оказать свою силу пред другими; вы обещали – какая же мысль вас повернула?»
Тут наш господин возвысил голос и поклялся, что пусть то и то сделает ему Бог и еще приложит, если он не выполнит все обещания, какие дал, наилучшим образом; и дело кончилось тем, что завтра они отправятся на охоту, и всем велено собираться и готовиться, дабы в свой час не было никаких промедлений и отговорок.
<Без адресата>
Сколько раз я говорил сам себе: «Ты пребываешь в земле неподобия и не хочешь из нее выйти, из ничтожества к радости, от труда к покою, из изгнания в отчизну; приближается одиннадцатый час, но ты живешь в такой безмятежности, будто Светоносец у тебя навек на небе и коня своего пустил пастись». Говорил так, одобрял свои слова, похвалял заключенное в них благоразумие и следовал прежнему, ожидая, как подаяния, добрых следствий из былых грехов. Если за себя не боишься давать отчет, как дашь его за свою паству? Не от твоей ли похоти все похотствовали, не от твоего ли тщеславия тщеславились, не от твоего ли безумия безумствовали, все развращенные, не творящие добра? Ты не утерпел перед пищей и питьем, и каждый за тобою воскликнул: «Давай, давай», никто не сказал: «Довольно». Ты уступил любопытству, и кто не предпочел за тобою – прилежать нечестивым искусствам, искать недостойных зрелищ, добывать тленное, судить ближнего, познать добро, чтобы его презреть, и зло, чтобы вступить в его школу? Ты обнял гордость и поцеловал ее – впрочем, поищи сам в своем сердце, как ты полюбил ее, все ради нее бросив, и каких чад с нею произвел. Чего ты хочешь? Доколе будешь, как спящий среди моря? Неужели думаешь, почерпая грех, до дна его осушить?
