Танк безмолвствовал.
— Вот, собственно, и все, — удовлетворенно пробормотал Лемм, но, покосившись на солдат, громко добавил: — Браво, унтер-офицер!
Цейгер вернулся. Обер-лейтенант пожал ему руку и обратился к солдатам:
— Унтер-офицер прав, сомнений больше нет. К тому же слепой танк в ловушке: лес надежно держит его здесь. — Лемм с удовольствием затянулся сигаретой. — Я остаюсь с вами. Успех вне сомнения. Стая гончих будет преследовать обложенного зверя. Грызите ему ноги, но не портите шкуру: он наш. Главное сейчас — терпение.
Команда разделилась на две группы и разошлась в разные концы обширной поляны.
Танк огрызался скупыми пулеметными очередями. Потом срывался с места и уходил, пока могучие сосны не преграждали ему путь. Солдаты снова подкрадывались к нему и из безопасных мест, взбадривая себя криками, открывали стрельбу.
К сумеркам обер-лейтенанту наскучило наблюдать за преследованием. В глубине леса ординарец приготовил ему ночлег, и он проспал до рассвета.
Утром, не вставая, долго прислушивался. Стрельба вспыхивала все реже, и он понял, что гончие устали.
Солдатам привезли термосы с кофе и шнапс.
После завтрака, подгоняемые охрипшим Цейгером, взбодренные шнапсом, солдаты не заботились об укрытии — тем более, что танк все реже отвечал на огонь.
Обер-лейтенант приступил к завтраку. С удовольствием заметил, что паузы в стрельбе сократились. Танку не давали передышки. Оттого начал так исступленно бить пулемет русских… Пожалуй, надо поспешить с завтраком, чтобы успеть к развязке.
Вдруг кофе стал терять привычный вкус: шум мотора, на этот раз ровный и уверенный, удалялся совсем в другую сторону. Лемм насторожился, беспокойно посмотрел на ординарца.
— Брандт, узнайте, что там происходит.
Но раньше ординарца прибежал ошалевший солдат и издали, совсем не по-военному, закричал:
— Обер-лейтенант! Команда больше не существует!
3
Незадолго до отправки танковой бригады на фронт в разведбат прибыл высокий широкоплечий сержант с льняным ежиком на голове. Увидел Измайлова и широко заулыбался.
— Послушай, я не ошибаюсь? Я тебя знаю лет десять, а то и больше…
— И я тебя знаю, — обрадовался радист земляку. — Ты жил на Окружной.
— Верно! А ты учился в двадцать четвертой. Ветрову из райкома знаешь?
— Лену Ветрову?
— Ничего больше не говори! — воскликнул сержант.
И парни с соседних улиц заговорили наперебой.
Было время, когда ребята с тех улиц враждовали, а повзрослев, деловито сходились на футбольном поле. Позднее, уже для старшеклассников, городские кварталы перестали быть кордонами, и Измайлов замечал рослого парня на вечерах у себя в школе. Познакомиться тогда не довелось… Но было о чем вспомнить. Только и печального много накопилось в памяти, словно они успели прожить долгую жизнь. С болью говорил сержант:
